Сын с невесткой жили первое время в их квартире и потому внучка – маленький ангелочек – была действительно ей ребенком.
Ну, где- то после года, когда не надо было кормить ребенка грудью, невестка стала ходить по подругам, по знакомым, по своим делам, и слава богу! Семен и сын были на работе. И Вика целиком принадлежала ей. И это было счастьем! Она, конечно, ушла с работы – когда ребенок родился. Семен сам сказал:
– Римма, с работой заканчивай!
Разве узнать в нем теперь было когда-то вечно хмурого, сурового подполковника, когда сидя у него на коленях и поедая блины, внучка вытирала масляные ладошки о его волосы, приговаривая:
– У, волосики- хоросики!
Бабка и дед, сидя рядом, умиленно улыбались, и Римма подставляла к радости девочки и свою голову.
Счастье длилось лет пятнадцать. Последнее счастье их жизни, а Семиной последнее. Он, слава богу, так и умер счастливым дедом.
Сразу, после его смерти внучку у Риммы как-то незаметно отобрали. Девочка становилась уже взрослой, и ей нужно было не бабкино сю–сю, а современное воспитание.
Да и Римма после смерти Семена как-то сразу подряхлела, год не могла привыкнуть к его уходу. Вообщем, молодые родители внучку забрали. Нет, конечно, и они с ней и она сама приходила к Римме в выходные, всегда были в праздники, но внучка постепенно отделялась от нее, от ее жизни, да и занимала девочку ее собственная жизнь.
Потом она уехала в Москву в институт, потом вышла, замуж и из Москвы теперь приезжала редко. Да и не посадишь теперь сорокалетнюю женщину на коленях и не посюсюкаешь. Все, что было главным и важным в жизни Риммы – закончилось…
Потом привыкла она и к этой жизни. Но была эта жизнь какой–то пустой и тянучей.
Сидела в уже давно просиженном кресле, смотрела телевизор, часами теперь готовила себе немудреный обед, долго спала …
Как–то странно жизнь прошла, впереди уже ничего не было, но нужно было прожить очередной день, конечно еще очередной …
Самым большим счастьем, думалось ей, было бы умереть.
Ей все чаще стал сниться сон, будто бы она уже освободилась от этой жизни, встретилась там, на том свете с Семой, и во сне она счастливо понимала, что жизнь их теперь будет вечной, навсегда. И во сне они шли с Семой, по какой–то голубой дороге, шли и разговаривали. Она не знала, о чем, но они шли и разговаривали. Шли и разговаривали…
Жил-был Я
Было жаркое лето 1968 года. Парень стоял на подоконнике второго этажа студенческого общежития и выделывал акробатические фигуры, демонстрируя молодецкую удаль, глядя в окно стоящего напротив серого невзрачного дома через пыльную июльскую дорогу. Там, в этом окне, не имеющего никакого отношения к институту дома, стоящего на рабочей окраине, симпатичная белокурая девчонка, стоя на подоконнике, передразнивала его акробатические этюды.
А в комнате студенческого общежития, подбадривая его – нас было много – и мне сейчас страшно подумать о том, о чем они еще не знают.
Они уже все умерли. Умер и друг