Посников жаловался на бесчинства солдат, захвативших власть в его доме. Он писал: „Не стоит описывать всего; достаточно сказать, что они дали мне не ту комнату, которую желал бы я, а ту, которую сами нашли удобным дать мне; дали мне четыре стула и один стол; долго не соглашались отдать мне мою кровать, не могли отдать мне моего кувшина с тазом и лампы, потому что разбили; забрали всю посуду, поковеркали мебель и, – самое обидное, – продолжают (хотя украдкой) рубить в парке вековые, ценнейшие деревья…“[228]
В январском письме 1918 года Посников подвёл итоги „нашествия гуннов“ после того, как военные обитатели покинули его дом: „Загадили мой бедный дом до последней степени… переломав всё, что можно было переломать и украсть, начиная от подушек и кончая сбруей. Вырубив для отопления (бесплатного) древние деревья в парке, представители 'христолюбивого воинства' удалились куда-то на Урал для продолжения своей победной деятельности в другом несчастном доме…“[229]
Ещё одним существенным фактором в разрушении жилья стал фактор временности. Февральская революция отменила привычную культурную преемственность. Октябрьский переворот интенсифицировал этот процесс. Большевики объявили прошлому символическую войну. Следствием этого стало то, что в жизни страны наступил новый этап, основанный на краткосрочности.
Эта краткосрочность, положение перманентной чрезвычайности и неопределённости в будущем наложили глубокий отпечаток на нравы. Они определили и небрежное отношение населения к жилью. Ситуация усугублялась тем, что людей постоянно уплотняли, переселяли, выгоняли и переводили с одного места жительства на другое. Жильцам не давали привыкнуть к своему жилищу, почувствовать себя в нём как дома.
Согласно коммунистической доктрине, граждане нового мира должны были жить со дня на день, без комфорта и привязанностей. Идея эта напоминала заезженный стереотип о подпольщике-революционере, который вечно скрывался от Охранки. И всё же эта идея была в большом ходу. Хотя сами советские правители уже давно вышли из подполья, романтика революционности и презрение к мещанству активно пропагандировались режимом и насаждались в обществе.
В широких слоях уют стал рассматриваться как нечто декадентское, буржуазное. Уют стал чем-то, совершенно не соответствующим нормам эпохи. Чем-то, чего людям приходилось стыдиться. Более того, при обыске чистота косвенно указывала на сословное происхождение жильца. Это было чревато роковыми последствиями. Поэтому некоторые жильцы намеренно перестали убираться дома. Они пытались слиться с общей массой и маскировали своё социальное происхождение непролазной грязью.
Так выпускница Смольного института Н. С. Горская откровенно призналась, что они в семье старались