– Почему шрам не уберешь? – спросил он, когда Дорта уселась на соседнюю койку и принялась зашнуровывать ботинки.
Та подняла голову и бросила на Штопора холодный взгляд небесно-голубых глаз.
– Я убираю его каждый раз, – заговорила она после довольно долгой паузы, – когда возвращаюсь домой. Но перед тем, как иду на операцию, снова заглядываю в клинику. Для меня это уже стало рутиной и своеобразным ритуалом.
– Зачем?
Она несколько секунд молчала, и Рэм думал, что пошлет его куда подальше, такого любопытного, но она ответила:
– Чтобы помнить о том, к чему приводит доверчивость. Я доверилась командиру, хотя знала, что он не прав. И шрам – моя память об этой ошибки. А ты здесь зачем, солдатик? Ты же правильный до мозга костей. Не твоя публика. Ты же чужой. Для нас всех места в аду заготовлены, и ты тут такой белый с крылышками… Могу поспорить, ты из армии ушел, месяца не прошло.
– Две недели, – усмехнулся Булавин, злясь на женскую интуицию. – И я здесь за тем же, зачем и все, по зову кошелька.
Она захохотала, громко, на весь кубрик. Это был очень неприятный смех, на них обернулись все, кто еще не смылся развлекаться. Дорта смеялась долго и самозабвенно, у нее даже слезы выступили.
– Извини, – смахнув их тыльной стороной ладони, произнесла она, – но сразу видно новичка. Тут на самом деле очень мало таких. Да, конечно, деньги играют свою роль, но наемник – это образ жизни. Солдат убивает по приказу, у него есть определенная идея. Добровольцы воюют исключительно за идею, странные люди, – она сделала паузу, – не понимаю их, хотя среди вас, русских, таких много. Наемники воюют за деньги, но деньги не главное, девяносто процентов прогуливают все, что заработали, покупая наркотики, женщин, выпивку и уже через месяц ищут новый контракт. Боюсь, я путано объясняю, это образ жизни. Конечно существуют исключения из правил, у них есть семьи, они приходят сюда зарабатывать деньги потом и кровью, стараясь пролить чужую, а не свою, а затем вернуться к семье. Но таких и вправду мало, от силы десять процентов. Дай-ка угадаю, у тебя больная мать и единственный способ оплатить операцию – убивать тех, на кого нам укажут?
Рэм покачал головой.
– Нет у меня никого, ни матери, ни отца. А вот долг отца есть.
– Знакомо. Я, наверное, этот вариант ответа слышала несколько сотен раз. Ну что ж, добро пожаловать, – она с силой затянула бант на шнурках. – Пойдем, выпьем?
Рэм кивнул.
– Хорошее предложение.
Он повесил на пояс нож, еще свой армейский, с плазменной кромкой. Внимательно прочтя свод, он понял, что нож это своеобразный статус, и единственное оружие, разрешенное к ношению на станции. Вот только махать им не рекомендовалось, а для выяснения отношений существовали специальные виртуальные симуляторы, попробуешь подраться посреди бара, вычет из контракта и карцер до отправки на задание. Ну, а уж если за оружие схватишься, то могут