– Тет, – говорит Тху Тхи Ту Мот.
Мне не по себе, только начал привыкать к бесконечным т,т,т, а тут нате вам, снова —
– Тет.
– Праздник первого утра, – говорит Тху Тхи Ту Мот.
С трудом понимаю, что новый год, с трудом понимаю, что последний день последнего месяца лунного календаря.
– Первый день весны, – говорит Тху Тхи Ту Мот.
Я не понимаю, какая может быть весна в феврале, это откуда-то из детства, когда зима осточертела дальше некуда, и ноешь, ну пусть весна, ну пожа-алуйста, пусть весна, и все только смеются, ну что ты, ну какая весна в феврале…
А вот.
Весна в феврале.
Кокос.
Манго.
Папайя.
Виноград.
Тху Тхи Ту Мот говорит, надо еще что-то пятое.
Несу апельсин, Тху Тхи Ту Мот бледнеет, меняется в лице, говорит, это не к добру. Мне самому не по себе, что принес что-то не к добру, я же не хотел.
Тху Тхи Ту Мот сетует, что празднует вдали от дома, это тоже не к добру, надо чтобы с семьей.
Укол ревности, сердце кровоточит.
С семьей…
Тху Тхи Ту Мот перечисляет, мама – ме, папа – ча, бабушка – ба, дедушка – онг…
Перевожу дух.
Пытаюсь выучить – пусть десять тысяч дел идут по твоему желанию – путаюсь в ван, сун, ун…
«Дримнайт».
Мечта ночи.
По вечерам зажигают фонарики над кафе под открытым небом.
Луна слишком высоко, я не успел поймать тот момент, когда была дорожка от луны, теперь не знаю, была дорожка или нет.
Статуи на палубе – месяц в башне, сова в башне, сова на месяце, кот держит месяц…
Я уже знаю.
Нгуэт – луна.
Квен – птица.
Про кота не знаю, говорю Ли – лев, – Тху Тхи Ту Мот смеется.
Перебираю бесконечные аккаунты, бесконечные лица, лица, лица, чуть не пролистываю, прежде чем спохватиться, да вот же оно.
Башня с месяцем, выглядывающим из окна.
Одинокая поэма осенней звезды игриво обнимает башню.
Открываю аккаунт, не сразу понимаю, что вижу.
Светлая память.
Мы надеемся, что близкие Тху Тхи…
Чер-р-р-рт…
Смотрю на последнее фото, какого черта оно десятилетней давности, это же было месяц назад, в феврале…
– Какой сейчас год?
Это надо было спросить, а я не спросил, потому что не знал.
– Одиннадцатый.
Это надо было ответить, она не ответила, потому что я не спросил.
– А… почему так?
Это тоже нужно было спросить, я не спросил.
– Ду ю спик инглиш? – спрашивает она.
– Бед… вери бед, – говорю без акцента, надеюсь, что меня поймут.
– Вер ар у фром? – спрашивает она, я все еще называю её «она», я не знаю, что она – осеннее одиночество звездной поэмы.
– Рашн.
– О… – дальше следует длинная тирада, из которой понимаю одно-единственное, что ой-ой-ой, русский она не знает совсем-совсем-совсем.
Ночная