– Я сообщу о вашем предложении Совету Директоров, а уж решение по нему будут принимать они сами, – и, приподняв голову, произнёс уже для всех, – а теперь Дамы и Господа, если больше ни у кого никаких предложений нет, предлагаю разойтись и обдумать то, что я говорил в первой части нашего собрания. Всем спасибо.
И поднявшись с места, он проследовал к выходу из конференц-зала.
Все начали расходиться, и я, развернувшись лицом к залу, повсюду замечал бросаемые на меня взгляды. Хотя большинство из них и были сочувствующими, а некоторые даже откровенно восхищёнными, но заметил и парочку подленько-злобных. Ну да и хрен с ними всеми!
– Пошли что ли тоже? – окликнул меня Пётр.
Я молча пошёл к выходу. Мне даже показалось, будто люди стали чуть охотнее уступать мне дорогу. Мы прошли по коридору и, спустившись по лестнице, прошли в свою лабораторию.
– Ну, давай рассказывай, какая муха тебя укусила? – начал прямо с порога Жданов. – Чего ты взъелся на этого клоуна? Он же теперь тебе жизни не даст, самое меньшее. А самое большее – уволит к чертям, уже завтра.
Было заметно, что Пётр действительно переживает.
– Завтра вряд ли, но в ближайшее время, скорее всего, точно, – ответил я устало, присаживаясь в рабочее кресло. – Не знаю, что на меня нашло. Вроде перед собранием и мыслей таких не было, но вот как только он меня окликнул, так меня и понесло. Понимаю же, что лишнее говорю, но остановиться не могу. Прямо как вилами кто в зад подталкивает. Такая злость на этого пейсатого засранца разобрала, со всеми его «членами Совета», что прямо зубами вцепиться был готов.
– И давно ты так евреев не любишь? – удивился мой собеседник.
– Да дело не в национальности. Будь он хоть эскимосом, меня его личный снобизм и лицемерие достали. И не важно носит его папа кипу, тюбетейку или собачий треух. Я же знаешь, как в анекдоте. Про тот, где идёт грибник по лесу, заходит за куст и видит, как маленькая девочка поймала белого кролика и лупит его бейсбольной битой изо всех сил. Размочалила того уже в хлам. Шерсть в одну сторону летит, мозги в другую, бита по самую рукоятку в крови. Мужик глаза вытаращил и говорит так, с дрожью в голосе: «Девочка, а за что ж ты так животных-то не любишь?». А она глянула на мужика искоса, потом на биту свою, потом опять на мужика, и отвечает ему негромко, прищурив глаз: «Да я, дяденька, и людей-то тоже не очень». Вот и я, не очень. У меня это чувство интернациональное. Но так, как сегодня с этим паразитом, ещё никогда не было. Сам понять не могу, чего понесло.
– А не гуманный ты человек, Валентин Андреич, – заявил мне слегка повеселевший после анекдота Жданов. – Можно даже сказать – мизантроп.
– Гуманизм, Пётр Алексеич, – это искусственно созданное человеческим обществом теоретическое мировоззрение. И к его практическому применению само общество до сих пор не готово, – сообщил я