предмет имел на себе печать уныния и поселял в душе печаль, тоску и страх, приводивший сердце в трепет. Часу в три пополудни ещё шла вдоль Кремля наша кавалерия, держа путь мимо Воспитательного дома на Таганку. Поспешно ехавшие кавалеристы истово крестились, смотря на соборы Кремля, и, удручённые печалью, творили молитву. В Арсенале толпился народ, свободно бравший из открытых ящиков ружья, сабли и тесаки. Даже женщины хватали и тащили оружие, как охапки дров. На Спасской башне пробило четыре часа, на Иване Великом заблаговестили к вечерне, и тотчас звон прекратился. В Москву вступали французы…» – так описывал ритор Славяно-греко-латинской духовной академии юный Саша Рязанов
29 пленение великой столицы. Не дождавшись депутации от бояр и излив свою желчь на головы приближённых, Наполеон вошёл в Москву на день позже вместе со штабом и полками гвардии, проведя бессонную ночь в захолустном, наполненном отвратительными запахами и алчущими его крови клопами трактире против Дорогомиловской заставы. (Верный Констан сжёг почти весь уксус и листья алоэ, дабы ароматизировать воздух, но это не принесло облегчения.) Овчаров, оставив хозяйство на руках Пахома и улан в версте от заставы, следовал по Арбату на худой жилистой кобыле саженях в пятидесяти от императора. Адъютант маршала Бертье вытребовал его в качестве переводчика, хотя для этих нужд таковой человек имелся – личный секретарь Наполеона Лелорнь. К тому же во время движения на Верею французы взяли в плен чиновника Министерства финансов Фёдора Ивановича Корбелецкого
30, командированного в Москву своим ведомством. Корбелецкий отлично владел французским языком и был представлен Наполеону, решившему оставить его при себе в качестве переводчика. «Следует присмотреться поближе к сему господину», – подумал Павел, глядя на подвижную физиономию Корбелецкого с тщательно зачёсанными вперёд височками, что-то долго и пространно объяснявшему окружённому пышной свитой Наполеону.
Вид огромного пустого города потряс завоевателей и заставил очнуться находившегося в отрешённом созерцании Павла. По пути к Кремлю знакомый ещё по Смоленску привязчивый запах гари преследовал Овчарова. Оглядевшись, он увидел дымы и дымки пожаров, то поднимавшиеся ввысь, то стлавшиеся ниже домовых кровель.
«Неужто с Москвой поступили так же, как и с прочими городами, отданными неприятелю?!» – подавленно размышлял он, въезжая в Кремль Боровицкими воротами. «Но Москва не какая-нибудь деревня, чтобы можно было так обойтись с ней. Вероятно, пожары сии случайны…» – едва предположил он, как заметил новые дымы. «Нет, они рукотворны!» – в отчаянии убедился Павел и остановил лошадь. Кремлёвский дворец высился перед ним.
– Месьё Офшарофф! Его светлость желает говорить с вами, – узнал он голос адъютанта Бертье и обернулся.
Не слезая с седла, маршал, он же его светлость князь Невшательский, сухо кивнул ему и сделал знак приблизиться.
– Его
