– Ради такого и умереть можно.
– А ты уже мертв.
– Раньше твои шутки были изысканней.
– У меня есть достоинство, которое, вероятно, ты заметил:
я никогда не шучу. Собрав урожай комплиментов, я совершила вполне равноценный обмен – мое тело на твою жизнь, – завернувшись в простыню, Тамара потянулась за вином. – Да и имя обязывает.
Я вскочил с постели и ощупал свое тело.
– Наивный человек, – усмехнулась она, – ты смерть хочешь определить на ощупь? Ты никогда ничего больше не почувствуешь. Вкус, запах, боль, страх для тебя теперь инородные понятия.
– Но мне сейчас страшно!
– Это инерция. Люди, в сущности, все герои, так как знают,
что обречены на смерть. Ты же, приобретя то, к чему шел всю свою беспутную жизнь, оказался не готов к свершившемуся.
Я подошел к столу и наполнил фужер водкой.
– Выпив сейчас всю водку мира и запив ее тем же количеством пива, ты будешь трезв, как ребенок, – сказала Тамара, накидывая на себя пеньюар.
– Как мертвец, – я попробовал пошутить.
– Ты прав. Настоящая трагедия должна быть короткой, —
она подошла к зеркалу и тщательно причесалась. – Скоро вернется муж, а посему…
На ватных ногах я подошел к двери.
– Слушай, а как же женщины?
– Господи, тебя даже смерть не изменила. Впрочем,
попробуй.
Тамара, едва кивнув, закрыла за мной входную дверь. Спустившись по лестнице, я вышел в ночную прохладу. Дождь продолжал шептать свой заунывный монолог. Редкие машины
злорадно шуршали шинами по мокрому асфальту. На другой стороне улицы я заметил девушку, идущую под зонтом.
– Тамара! – крикнул я и побежал к ней через дорогу. Идущая на большой скорости машина ослепила глаза, и в то же мгновение страшной силы удар отбросил меня на тротуар. Я тщетно попытался встать. Жуткая боль пронзила все тело. Сквозь розовую пелену я смутно видел над собой две склоненные головы – мужскую и женскую. Мужская, обладателем которой, видимо, являлся водитель сбившей меня машины, взволнованно интересовалась моим самочувствием. А женская… Так это же Тамара!
– Царица Тамара, мне больно… Мне очень больно.
– Ты жив, дома был розыгрыш, слышишь, ты жив!
Я улыбнулся.