– Ну, какая такая система? – рассердился Модзалевский. – Елизавета Сергеевна была раздета, одеться было некогда, а вы, извиняюсь за выражение, ломились в дверь как буйный. И я вас спрашиваю, это тактично? Вот это тактично, по-вашему? Да и вообще это такой вздор, такая чепуха, что и говорить бы не стоило, а вы делаете из мухи слона!
Лукомский пожал плечами.
– А я вам говорю, что это система. Так всегда делается. Всё это, конечно, мелочи, но мелочи характерные, а главное, унизительные для меня… Везде в этом доме проходит мысль, что я – пятое колесо в телеге, что я – никто в этом доме.
Модзалевский хотел было возразить, но ему стало нестерпимо скучно продолжать этот бестолковый спор, которому, по обыкновению, и конца не предвиделось.
– Бросим этот разговор! – предложил он. – Я не хочу с вами ссориться.
Лукомский тоже почувствовал, что спорить на эту тему бесполезно, раз его собеседник не понимает или умышленно не хочет понять его. Он сделал унылое, «Достойное», как ему казалось, лицо и сказал:
– Я, тем не менее, хотел бы ссориться.
Наступила пауза. Модзалевский встал и прошёлся из угла в угол.
– Что это вы делаете? – миролюбиво обратился он к зятю, остановившись перед ним. – Собираетесь, что ли?
– Нет, я ищу портрет Елены, который стоял на комоде. Не понимаю, куда я мог деть его? Это лучший её портрет, и притом единственный. Да, чёрт возьми, где он? Как украл его кто…
– У нас в доме, слава богу, воров нет, – морщись, сказал Николай Павлович.
Он помолчал и произнёс другим тоном:
– А я уж серьёзно подумал, что вы собираетесь. И я, между прочим, хотел даже побеседовать с вами насчёт вашей командировки за границу.
Лукомский услышав эти слова, насторожился.
– О чём именно? – сухо спросил он.
– Послушайте, Даниил Валерьевич, – мягко заговорил Модзалевский, – не сердитесь на меня, но я скажу вам прямо и откровенно: нам надо на время разъехаться… Пока всё не уляжется. Вы видите, как трудно нам стало ладить друг с другом… Я, конечно, понимаю, что всё это происходит из-за того, что все мы сильно расстроены. Но, чтобы не портить отношения до конца, нам нужно отдохнуть друг от друга. Я не могу никуда уехать, а вы можете… Вы даже обязаны уехать: у вас казённая командировка.
Лукомский выпрямился во весь рост и сделал оскорблённое лицо.
– Я очень сожалею, – глухо произнёс он, – что довёл дело до того, что меня выдворяют… Разумеется, мне давно нужно было бы покинуть ваш дом…
– Нет, ну серьёзно, с вами невозможно разговаривать! – стал опять терять терпение