В кильватер флагман выстроил умело
Свои суда, врага опередив.
И правые борта окутал дым,
И грянули басы наводки дальней,
Но не было заметных попаданий –
Ответ же оказался роковым.
Напрасны обвинения молвы
В стрельбе неточной. Дело было вот как:
Без промаха сработала наводка,
Снаряды же не взорвались, увы.
Из побеждённых кто об этом знал,
Когда, лишенный флота и охраны,
Рожественский, злосчастный адмирал,
Сдавался в плен? – Хлестала кровь из раны.
Кто клевету бы после опроверг,
Припомнив запоздалый этот довод?
Империя, как взорванный дредноут,
Пошла крениться ржавым брюхом вверх.
И двинулся беды девятый вал,
Сметая государства и народы.
Рожественский, конфузный адмирал,
Не ты виновник нынешней свободы.
Не флагманы, разбитые поврозь,
И не раскосый желтолицый ворог –
Виной пироксилин – бездымный порох
И русское извечное «авось».
Русская словесность
Святой угодник Мирликийский
Со свитком в высохшей руке.
Исток словесности российской
В церковном древнем языке.
Духовный, греческо-славянский,
Его надёжа и оплот,
Неповоротливый и вязкий,
Как в сотах затвердевший мёд.
Не куртуазные баллады,
Не серенады струнный звон,
А тусклый свет и едкий ладан,
И Богу истовый поклон.
В неё вложила голос веский
Небес торжественная синь.
Язык церковный здесь и светский
Не разводила врозь латынь.
Из бывших риз её знамёна.
Есть в музыке её речей
Суровость Ветхого канона
И жар оплавленных свечей.
Не лёгкость музы, что незримо
Определяет лад стихов,
А покаяние и схима,
И искупление грехов.
Не современные манеры,
Газетный шумный разнобой,
А правота жестокой веры,
Враждебность к ереси любой.
Колокол Ллойда
Между реклам, магазинов и бронзовых статуй,
Грузных омнибусов и суеты многолюдной,
В лондонском Сити, от времени зеленоватый,
Колокол Ллойда звонит по погибшему судну.
Зрелище это для жителей обыкновенно.
В дымное небо антенны уводят, как ванты.
Мерно звенит колокольная песня Биг-Бена,
Вторят ему погребальные эти куранты.
Стало быть, где-то обшивку изранили рифы,
Вспыхнул пожар, или волны пробили кингстоны.
Жирные чайки кружатся, снижаясь, как грифы.
Рокот воды заглушает проклятья и стоны.
Кто был виною – хозяин ли, старая пройда,
Штурман беспечный, что спит под водой непробудно?
В лондонском Сити, у двери всесильного Ллойда
Колокол медный звонит по погибшему судну.
Где ты, моё ленинградское давнее детство?
Тоненький