Идея и смысл, смыслы для читателя с самого начала непрозрачны. Интрига аккуратно удерживается. Даже мистический контекст до поры до времени, используя авторскую лексику, "таится под спудом".
Я бы возможно предпочел постепенное проникновение в суть, но автор безжалостно прячет и лишь, забегая временами вперед, дразнит, дескать, ещё немного обожди и начнется то самое, и откроется, и воздастся читающему. Приём, надо сказать, обоюдоострый: ожидания ведь тоже нарастают!
За неимением прямой информации от автора читатель продолжает метаться в поисках отсылок и подсказок. Имя главного героя – пословицы – ну, наверное, вот эта к месту: "Наш Ерошка не пьёт понемножку" – нового ничего не привносит. Полное имя Ерофей Бубенцов что-то слышится шутовское, скоморошье. И это в тексте уже отражено – не дополняет.
Метрдотель в "Кабачке на Таганке" Семён Михайлович Шпак. Сложносочинённое ФИО всегда толкает на поиски курьезной этимологии. Все же знают, что Шпака зовут (или звали) Антон Семеныч. А Семён Михайлович для меня, как надеюсь и для многих – Будёный. И?.. И ничего, Франкенштейн не складывается. Ну, бог с ним!
Автору, на мой взгляд, иногда блестяще удаётся транслировать идеи, не прибегая к прямым толкованиям – напротив: смыслы проникают в нас сами на уровне ощущений – например, вместе с "ядовитой сладостью успеха", растворяющейся в крови главного героя.
К середине туман немного рассеивается, нечисть конкретизируется, отвратительность её плавно нарастает, обретает функционально-целевую структуру, прорисовываются четкие контуры авторского мировосприятия. Принципиальность несогласия с Булгаковскими представлениями о дьявольских сущностях и обличиях тоже обретает черты.
Да, весьма неожиданно наступает момент, когда идеи и смыслы разом обрушиваются на читателя. Становится одновременно всё понятно и неинтересно.
Во второй половине всё чаще появляются сомнения в решении тех или иных сцен. Смерти следуют одна за другой рядовыми событиями, сопровождаемыми едва ли уместным сарказмом. Реплики представителей свиты условного князя тьмы зачастую исполнены неприкрытой, а то и программной прямоты. Не обесценивает ли подобная откровенность весь месседж содержательно? Не облегчает ли она отрицательный потенциал адова войска до уровня лубочных персонажей? Не смещается ли восприятие от подобного саркастического смакования смерти в опасную зону, где то, что по сути своей зловеще, выглядит ничтожным и фиглярским. Обидно, что на подобном фоне глубокие размышления героя о жизни и смерти также за компанию легчают.
Получается вместо заигрываний с Сатаной, против коих автор посредством Афанасия Ивановича отчаянно протестует, мы получаем