Гроза над озером. Николай Фёдорович Шахмагонов

я не был аскетом, совсем не был. И попадись мне Надежда в иное время и иной обстановке, был бы рад близости с ней. Любви бы вряд ли получилось, даже увлечения долгого быть не могло. Но, она ведь хороша собой, и мы могли доставить другу-другу удовольствие, называемое плотским. Ну и что? Бывает у кого-то и такое, а бывает и лишь только такое. Кто-то и вовсе не ведает, что есть любовь. Да и можно ли обойтись без всего этого, пусть даже плотского? Сколько научных работ опубликовано, сколько исследований проведено, даже статистика выставлена на многих медицинских сайтах Интернета. Доказано, что аскетизм – путь к инсультам и инфарктам и прочим болячкам. Я же, как уже говорил, аскетом не был. И у меня – да, грешен, грешен – были в разное время разные пассии, которые навещали меня или которых навещал я.

      И вполне могла быть такой вот непостоянной пассией на непродолжительное время та же Надежда. Могла, потому что не было в сердце любви. Ни к кому не было любви. Что это, грех? А может, наказание за что-то в прошлом? Я не задумывался об этом, потому что пора задуматься не пришла.

      …Свету я увидел возле лодки. Она переодевалась в свою одежду, подсохшую за ночь. Видно, успела прихватить с собой. Но в доме переодеваться не стала. Спешила.

      Возможно, уже краем глаза заметила меня, но никак не реагировала. Напротив, перебралась в лодку и стала лихорадочно вычерпывать из неё дождевую воду.

      Я подошёл и тихо сказал:

      – Светочка, простудишься.

      Она отвернулась, ничего не ответила, лишь энергичнее стала работать небольшим ковшиком.

      – Светочка… Ты не так всё поняла.

      Глупее фразы придумать трудно. Но что, что я мог сказать умнее в те минуты?

      Она по-прежнему вела себя так, словно и не было меня рядом. На мои слова никак не реагировала.

      – Светочка, милая, выслушай меня. Я сам ничего не понял. Проснулся, когда ты открыла дверь и включила свет. Она, Надежда, видно, только вошла. Я не звал её. Она сама…

      В это время подошла Надежда. Была она по-прежнему немного странной. Но, судя по всему, после того, что произошло в моей спальне, хмель выветрился, хотя она покачивалась и говорила не очень связно. Посмотрела сначала на меня, потом на Свету. Кажется, начала что-то понимать, но, разумеется, понять всё так глубоко, как понимали мы, она была не в состоянии.

      – Светка, ты что рванула? – спросила довольно грубо. – Рано ж ещё плыть то. Да и прохладно после грозы.

      – Едем сейчас же. Принеси свой драгоценный рюкзак, – и тут же, окинув меня презрительным взглядом, прибавила. – Будьте уж так любезны напоследок, помогите Надежде.

      – Нет-нет! – воскликнула Надежда, как мне показалось, даже немного испуганно: – Я сама, сама управлюсь. Не надо, не ходите.

      И я решил, что она поняла: нас надо оставить наедине, и снова как-то проскользнуло мимо это её странное опасение за рюкзак.

      Между тем, отойдя на несколько шагов, Надежда повернулась и проговорила каким-то удивлённо виноватым и несколько более мягким тоном:

      – Я ж не знала. Откуда могла знать-то?

      Зачем