– Друга, что мне серебро! Серебром я не куплю друзей, а с друзьями найду достаточно серебра и золота. Не пейте из рогов и деревянных кубков, пейте из серебряных чаш!
Рабы принесли из ладей серебряные сосуды, и князь дарил их воинам. Нас тоже позвали на пир. Мы тоже пили вино и получили по серебряной чаше. Пировали в тот день до поздней ночи. Я еле-еле добрался до своей лодки, хотя и выплескивал вино на землю. А Владимир, как будто и не было пира, потребовал коня и уехал в поле. С ним отправились другие. Когда взошло солнце, они вернулись, звеня оружием, пахнущие росой, зверем, конским потом.
Снова мы двинулись в путь, и опять поплыли мимо блаженные берега Борисфена. Владимир спешил. Торопились и гребцы, тоскуя по своим оставленным женам. Уже руки их покрылись мозолями. Но они неустанно гребли, и мускулы играли на обнаженных спинах.
Была очередная остановка на ночлег. По обыкновению, воины развели костры, чтобы приготовить пищу. Владимир ускакал куда-то со своими воинами. Рыжий конь перебирал ногами, играл, взбираясь боком на кручи берега, и ветер развевал его белую гриву. Длинный меч бряцал о золоченое стремя. Грызя удила, конь побеждал крутизну. Позади ехали воины, сверкая шлемами, все в голубых, красных, зеленых плащах. Может быть, они отправились на звериный лов.
Анна сошла на берег со своими греческими прислужницами. Женщины, утомленные путешествием, с радостью ступили на землю, бродили по песчаному берегу, переглядывались с голубоглазыми воинами. Думаю, что многие из них уже узнали русские поцелуи.
Я стоял у дуба, когда Анна проходила мимо. Под ее зелеными башмачками хрустели белые камушки. У меня забилось сердце.
– Здравствуй, патриций, – сказала она, и в ее глазах мелькнул огонек.
Может быть, она вспомнила о путешествии в Херсонес, о моих безумных словах.
– Скоро Самбат, госпожа. По прибытии в этот город мы оставим тебя и возвратимся в ромейские пределы. Повели рабу твоему!
Я осмелился взглянуть на нее. Ее лицо было похоже на неправдоподобный сон. Нарушался благочестивый порядок нашей жизни. Вот, дочь базилевса, не в благоговейной тишине гинекея, а на берегу варварской реки, и я, простой смертный, обращаюсь к ней с докучными словами! Листья дуба зашелестели над нами от прилетевшего ветерка. Анна глубоко вдохнула свежий воздух. Уже веяло северною свежестью.
– Нет, – покачала она головой, – мне ничего не надо. Мне хорошо здесь…
Ноздри ее трепетали. Увы, багрянородная променяла славу Рима на скучное скифское царство, а сердце ее веселилось. Закрыв глаза, она улыбалась. Вспомнила руки варвара, ласкавшие ее смугловатые перси? Приближался Анастасий. Не желая встречаться с ним, я поклонился и отошел. Но пресвитер крикнул:
– Устал, патриций? Ладья – не ложе.
Не глядя на него, я ответил:
– Отойди от меня. За тридцать скифских сребреников ты продал христиан.
К счастью, Димитрий Ангел спешил ко мне. Усталый и больной,