Джеронимо раздраженно принялся снимать с себя одежду, а Ангус, споткнувшись о брошенный им булыжник, подхватил его со злостью, чтобы зашвырнуть куда-нибудь. Но скользкая от донной глины бестия едва не вывалилась из руки. Берцо, удержав булыжник, впервые присмотрелся к его необычному цвету, наклонился, ополоснул родниковой водой… и вдруг покачнулся и плюхнулся в забурлившую под ним воду. Это не могло быть правдой.
Лонро обернулся и от удивления снова принялся натягивать рубашку. Берцо сидел в каменной ванне так, будто его окружала не ледяная вода, а пропитанный солями и притираниями «розовый чай» римской бани. Лонро трижды окликнул его, пока тот, наконец, не шевельнулся.
Торговец резко выдохнул, сдувая с кончика носа набежавшую каплю и теперь уже второй раз медленно поднял из воды гладкий, очищенный от грязи булыжник. В его дрожащих руках сиял золотой самородок весом в полторы сотни русских унций35.
Клубок шестой
Лонро шел к Романовым холмам, что выгибали свои покатые спины, покрытые сочной зеленью виноградников, в удалении от Вечного города. Окунувшись в спасительную тень тутовых деревьев, Джеронимо глубоко вздохнул и будто стряхнул с себя дневную духоту раскаленных каменных стен.
Прохожие встречались редко: в это засушливое лето испепеляющий зной лишал людей желания покидать без нужды затененные навесы дворов. Дороги, окрестные селения, торговые ряды оживали только в часы вечерних сумерек да от первых лучей зари и до полудня.
Лонро услышал в придорожных кустах слабое журчание воды и неторопливо спустился к бьющему у подножия холма роднику. Поросшая серым мхом каменная арка наверняка еще хранила в бездонной памяти далекие времена безумства Везувия. В центре ее свода красовалась каменная голова барана, из разинутой пасти которого в бассейн лилась струя холодной, такой желанной в этот час воды.
Лонро снял потерявшие цвет сандалии и попытался стряхнуть с них дорожную пыль. В конце концов, смирившись с тем, что обувь безнадежно испорчена, Джеронимо сунул ступни обратно и в порыве блаженства шагнул в прохладный ручей.
Успокоив ноги, он потянулся к мраморной бараньей голове.
Набирая полные ладони воды, он бросал ее себе в лицо и на грудь, после чего подставил голову под этот благодатный поток и стал жадно пить.
Вскоре он выбрался обратно на плоские камни, устилающие подступы к ручью, посмотрел по сторонам и улыбнулся своему ребячеству.
На что теперь была похожа его обувь, когда-то равная по цене конской сбруе? Или некогда дорогое платье из тончайшего дравидского36 шелка? Мокрое, оно прилипло