– Какие факты? – насторожилась Нюра.
– Я веду следствие по поводу убийства, совершённого не так далеко от посёлка. И ты знаешь, о ком речь, мне известно, весь посёлок со вчерашнего вечера уже трезвонит. Спиридонов заключён в камеру временного содержания… – Нюра вспыхнула и дрожащим голосом прервала следователя:
– Матвей Григорьевич не мог этого сделать, не верю этому.
– Не тебе судить, мог, не мог, следствие разберётся. Вопрос в другом: если возникнет необходимость у суда вызвать тебя в качестве свидетеля, подтвердишь свои показания по поводу отсутствия претензий к Буряку или нет?
– Теперь нет… – прямо глядя следователю в глаза, ответила Нюра.
– А что делать с этими показаниями? – Камаев показал подписанный ею листок бумаги.
– Я напишу другие. Матвей Григорьевич не напрасно возненавидел Буряка, но и не убивал он его. Буряк насильно поступил со мной… – Нюра стыдливо опустила глаза.
– Пожалуйста, тогда пиши заявление, вроде как в твоих интересах получается. В таком разе себя реабилитируешь в глазах местных жителей, а то нашлись сплетники, охочие языки почесать, порочат твоё имя, а оно, оказывается, против твоей воли произошло. Буряк-то покойник, а тебе жить дальше, так всё меньше груз на душе, и болтуны рот закроют. Вот тебе бумага, ручка, пиши.
Нюра долго не раздумывала и тут же написала собственноручно заявление на имя начальника отделения милиции Заморского.
Глава 9
Думы Матвея Спиридонова просто разламывали голову от обрушившейся на него беды, несправедливого приговора. На пятый день нахождения на зоне он отбросил всё же эмоции в сторону и начал рассуждать о том злополучном дне, хотя и корил себя: зачем открыто угрожал Буряку и побил его, а главное, какого лешего подался к избушке, когда услышал ружейные выстрелы, а теперь и получил. Если б можно было предвидеть!
Он вышел из дому с намерением поохотиться в Гатчинском распадке. Шёл обычной дорогой, она ему знакома до мелочей. Какой год подряд бывал здесь на глухарином токе, а дед Торбеев никогда не возражал, даже был рад видеть, чаю испить и обмолвиться словом накоротке, как-то сложились меж ними добрые отношения.
Уже два года как человека нет, а сюда тянет. Податься в другие привлекательные для охоты распадки, так они далековато, на то время дольше в дороге и хозяева угодий коситься станут. Не сказать прямо – хозяева, это образно, но за ними закреплены угодья договором со зверопромхозом, а в нём прописан план по сдаче дикого мяса и пушнины, боровой дичи, что в этом таёжном месте обитают, а иным и хариуса полагалось наловить, смотря какая речушка. Охотник, что сдаст, что и оставит себе, не без этого, как год выдастся; олень и соболь не привязаны, вольные в своём передвижении, тайга им кормилица, где кормов больше, там их и привлекает.
Услышанные два ружейных выстрела не удивили, раз здесь водятся глухари, значит, и окромя его кто-то пришёл раньше. Поспешил увидеться с охотником-любителем. И лучше не ходил бы. Буряк лежал