Наступило то время суток, когда из пейзажа будто высосали все краски, и, хотя все предметы были ещё отчётливо видны, а подлинные их цвета отлично угадывались, приходилось напряжённо вглядываться на шаг перед собой так, что болели глаза. Дорога снова была совершенно пуста, и лишь в сумерках у мусорных баков что-то шевелилось. «Собаки?». Сгорбленная тень отделилась и медленно пошла в его сторону, толкая перед собой изогнутую тачку, нагруженную пустыми картонными коробками. Старуха в чёрном пальто, повязанная тёмно-серым платком, с длинным носом и ввалившимися морщинистыми щеками, медленно прошла мимо и вдруг обернулась, глядя снизу прямо ему в лицо. «Ты цветы мои вытоптал?», – строго просипела она, и Саша, поёжившись, слегка мотнул головой, увеличил шаг. Она крикнула вслед: «Не знаешь, где в городе можно картон сдать?», – но, не получив ответа, некоторое время постояла ещё, а потом телега загрохотала. Он обернулся: горбатая костлявая фигурка, обтянутая пальто – чёрная аппликация на фоне тлеющего неба – тяжело шла, опираясь на свою полную тележку.
К месту он пришёл уже почти в полной темноте.
Колючая акация перед окнами разрослась настолько, что закрыла ветвями весь дом – будь сейчас лето, его белая мазаная стена и вовсе незаметна была бы с улицы. Старые дощатые ворота совсем покосились, калитка не закрывалась, болтаясь на одной петле, и сорванная толстая цепь бессильно лежала на притоптанной наскоро земле под весом громоздкого замка. Из глубины дома доносились приглушённые звуки тяжёлой музыки, громкий смех. Саша подошёл к сколоченной из сгнивших, некрашенных досок двери; очередной пегий кот вдруг прыснул прямо у него из-под ног – как незаметно вообще там очутился? Тюрин потянул дверь на себя – та легко отворилась, и чудовищное месиво лязгающей, рычащей песни и нескольких, одновременно что-то кричащих, силясь переорать её, голосов, всей силой обрушились на него.
Кухня, объединённая с комнатой, располагалась прямо при входе. Удобств в доме не было: раковину заменял древний рукомойник – настоящий Мойдодыр, только меньших размеров, вызывавший в своё время у них немало смеха. Вместо плиты была мазанная печка, давным-давно не использовавшаяся. Между двумя заколоченными окнами стоял небольшой, шаткий столик, за которым с трудом могли разместиться три человека. Остальные садились в углу, на широкой скамейке, или хаотично размещались по небольшому помещению на собранных ими из своих домов старых, много раз прямо под ними же ломавшихся во время бурного веселья, табуретках. Больше мебели в доме не было.