Тот недоуменно попятился.
– Похоже, – тихонько сказал Улисс, – нам предлагают с ними расправиться.
– Ну да, – подтвердил Кречет, – это большая честь. И вам и им. Это храбрые воины и им полагается умереть от ножа. Иначе, как же они пойдут на Запад?
– Нет, – сказал Лагранж, – нет. Этого я сделать не могу… Я дал зарок. Да, вот именно – зарок.
– Зарок не убивать? – удивился Кречет.
– Не убивать связанных, беспомощных людей, – твердо ответил Лагранж.
Кречет поглядел на него и на его невозмутимом лице промелькнула усмешка.
– Что ж, – согласился он, – по мне, так чего не бывает. Но может, если вы связали себя такой странной клятвой, то ваш человек…
– Ох, нет, – с коротким смешком произнесла Диана.
Кречет даже не обернулся, словно ее и не существовало.
– Отдать нож ему? – он кивнул на Улисса.
Интересно, подумала я, как он выкрутится? По-моему, такое убийство им претило, хоть никто из них ни разу не сказал об этом прямо.
– Этот зарок, – спокойно сказал Лагранж, – распространяется на все наше племя.
Кречет пожал плечами.
– Дело ваше. Я-то думал, вы сильный народ. Настоящие мужчины.
Это было почти оскорбление, но, по-моему, кроме Кречета и меня, его никто и не заметил. Да еще пленники. Один из них сплюнул на землю, продолжая сверлить Лагранжа мрачным взглядом.
– Тогда позволь мне, – сказал Кречет, – друг мой.
Он взял священный нож и уже сделал шаг вперед, когда Лагранж торопливо произнес:
– Погодите.
Тот, видно, решил, что его новый побратим наконец-то взялся за ум, мигом обернулся и сказал:
– Да?
– Мы можем их выкупить, – Лагранж твердо смотрел ему в глаза. Признаться, в выдержке ему нельзя было отказать. – Назовите свою цену.
– Цену? – холодно переспросил Кречет. – Какая же у них цена? Их жизнь здесь не имеет цены, друг мой.
И добавил, мягко прижав священный нож ладонью:
– Вот смерть – имеет.
– Если их смерть будет принадлежать нам, – спокойно сказал седой, – я сочту это подтверждением нашей дружбы.
Кречет с минуту поразмыслил.
– Так вам нужны рабы? – сказал он презрительно. – Что ж, у каждого свои обычаи. Мы рабов не держим. Потом, эти никуда не годятся, друг мой. Из кочевых плохие рабы. Они слишком горды для этого. Они никогда не простят вам, что вы их не убили.
– Это, – Лагранж решил не уступать, – уж наша забота.
Кречет поджал губы.
– Хорошо, – сказал он, – хорошо. Берите так. Я презирал бы себя, если бы начал торговать людьми. А вы, ладно, берите. Даром.
И насмешливо спросил:
– Может, вы хотите, чтобы я разрезал на них веревки?
– Не стоит, – сказал Лагранж, – мы подгоним мобиль сюда.
Один из кочевых, тот, что постарше, даже не пошевелился, хотя отлично понял, что тут говорилось –