– Муха, – пояснил я. – Но я не позволю ей мешать вашей важной миссии.
Тоня не оценила моего благородства и продолжила писать. Тогда я шлёпнул по столу ещё раз, чуть ближе к её руке, потом ещё ближе, и наконец так, что газета задела её маленький пальчик.
Этот манёвр возымел действие – девушка встрепенулась и глянула на меня так, будто бы говорила: «Ну что с вами поделаешь?»
– Вы такое хрупкое, нежное созданье. Как же вы справляетесь с вашими подопечными?
– В этом нет ничего сложного.
– Вы, надо полагать, ещё и отважная, как Ричард Львиное Сердце. Неужели вам никогда не бывает страшно, когда кто-то из них начинает буянить?
– Нет, мне ни чуточки не страшно. Да и буянят тут редко. Нашим пациентам просто есть чем заняться, вот они и не буянят.
Я пропустил этот намёк мимо ушей. Да и от такой очаровательной девушки всё можно стерпеть.
– А вот я, признаться, не такой смельчак, как вы. Вчера мне говорили, что Дроздов очень страшен и просто обожает закусывать интернами. Так что сейчас я трепещу. Сжальтесь надо мной и скажите всю правду, ничего не тая!
Её глаза вспыхнули.
– Всё это чушь! Симон Серафимович очень спокойный и доброжелательный.
– Но у меня мороз по коже от одного его грозного имени.
– …он ко всем относится с уважением, – продолжала она, проигнорировав мою реплику. – Но предупреждаю: он не любит циников.
– О, ну тогда мне точно конец! Видите ли, я предпочитаю трезвый взгляд на реальность, лишённый всяких иллюзий. Я вижу мир таким, таков он есть, и называю вещи своими именами. Если кое-кто предпочитает прятаться за розовыми очками, то я за объективное восприятие, которое так часто называют здоровым цинизмом…
– Особенно в отношении тех, кто как раз и не объективен.
– Какая вы колючка! Но скажите на милость, как же можно работать в дурдоме без этой защитной брони?
– Ну хватит! Советую вам чисто по-дружески: забудьте вы ваш жаргон!
Её возмущение было настолько трогательным, что я почти потерял голову. Но вместе с тем у меня не возникало ни малейшего желания ей уступать.
– Вы так убеждённо глаголете, что вам хочется внемлеть. Но я всё-таки скептик. Никогда не поверю словам, пока сам не увижу. Неужели Дроздов начисто лишён такого бесспорного достоинства? Неужели он не говорит с каменным лицом и горьким смешком про своих «наполеонов»? Такой главврач – всё равно что снежный человек. Никто не знает, существует ли он, да и нужно ли это знать?
Вместо ответа она демонстративно глянула на часы.
– Симон Серафимович придёт с минуты на минуту. Вот тогда сами всё увидите.
Остаток времени мы провели в напряжённом безмолвии. Она была занята своими каллиграфическими упражнениями, а я борьбой с желанием хлопнуть себя по лбу этой