А потом мне разом надоедает всё, что можно делать, не поднимая задницу со стула.
К разрушительной стадии я перехожу сразу, без всяких там «Мир не настоящий». Я же говорил, что я – безобидней.
Кампари безошибочно чует приближение катастрофы и поднимает руку, излагая обстоятельства, в которые давно никто не верит: 1) ему плохо, и я должен проводить его в медкабинет; 2) мне плохо, и он пойдёт провожать меня; 3) кому-то из нас поступил тревожный вызов из дома, но звонок сорвался, деньги на телефоне кончились, будем дозваниваться со школьного стационарного.
Под равнодушным взглядом учителя, под хихиканье девочек и улюлюканье мальчиков, Кампари тащит меня из класса: в лучшем случае – за локоть, в худшем – за шиворот.
Мы слоняемся по школе, потому что опустевшие коридоры притягательны. Бегаем наперегонки вверх по лестницам. Съезжаем по перилам. Курим в туалете на четвёртом этаже и там же, вытирая штанами до мерзости грязный подоконник, по очереди прикладываемся к фляжке. За это полагается отстранение от занятий, а при рецидиве – отчисление. Страшилка, подобная справке вместо аттестата.
Любопытно то, что мозги в такой обстановке активизируются, а языки развязываются. Многие тайны открылись нам на туалетном подоконнике, многие глупости достигли бритвенной остроты. Особо удачные формулировки записываются маркером на кафеле или замазанном белой краской окне.
Туалет на четвёртом – не единственный обжитый нами угол. Например, под сценой в актовом зале мы придумали истыкать руки зубочистками и циркулем, после чего направились в медкабинет. Кампари утверждал, что в раздевалке на него напала тьма с тысячей хоботков. Я утверждал, что у нас чесотка.
В тот день учеников распустили с занятий, поговаривали о карантине. Мы уже представляли, как в масках чумных докторов наблюдаем пожирающее школу очистительное пламя, но увы: нас признали симулянтами. Подозреваю, что с хоботастой тьмой мой друг перегнул палку.
Ресурсы школы уже истощились. В прошлом году под дверью у завуча обнаружили моё бездыханное тело, распростёртое в луже томатного сока, а картину завершал Кампари с кухонным ножом. С тех пор в наши спектакли не верит даже началка.
Теперь, если пришла пора спасать вашего покорного слугу от скуки, мы чаще уходим, вежливо прощаясь со спящим на посту охранником, а дальше начинаются бесцельные блуждания, дни рождения незнакомцев, спиритические сеансы с восторженными девицами, пьянки и оргии, переходящие в задушевные посиделки. Куда бы нас ни занесло, главное – создать и поддержать иллюзию свободы.
Впрочем, нынче мой сосед по парте ведёт себя некрасиво. Пустой стул рядом со мной взывает к отмщению. Решили же вчера, что пора явить математичке свои ангельские лики в 8:30, как прочие смертные.
И вот я раскладываю кнопки на стуле моего лучшего друга. Потом думаю, что кнопки – оружие против чужих и аккуратно собираю их. Своим хватит липкой газировки. Не обязательно даже обливать стул, довольно взболтать и угостить: шуму больше, площадь поражения – шире.
Нагибаюсь