И сейчас, радуясь морозному синеокому дню, памятуя о дружеской деликатности, что установилась между ним и Алешкой, Митя торопился не опоздать на встречу со своим младшим братом.
Разница в возрасте в три года – невелика, но случается, и она долгое время способна лежать пропастью между родными людьми. До старших классов гимназии Митя вообще серьезно не воспринимал младшего брата. Он уже бегал на бульвар слушать военный оркестр, глазеть на девчонок, а Алеша едва-едва перестал играть в солдатики, и родители собирались определить его в частный пансион госпожи Галины Кирсановой. Алешка играл в лапту, рысогонил с друзьями по берегу Волги с луками и стрелами, строил шалаши в тростниках, а Дмитрий, напомадив волосы, с букетом цветов спешил на свидание. Младший лишь стал ощущать тайную несхожесть девчонок с мальчишками, а старший уже сдавал экзамены в институт.
Казалось, дистанция в три года не могла быть преодолена братьями. Они любили друг друга, но одновременно были чужими и страшно далекими… Неизвестно, как сложились бы их отношения в дальнейшем, если бы не зародившаяся в Алеше страсть сочинять музыку. Позже, не раз роясь в памяти, он убеждался, что послужило их сближению – творчество. Но удивлялся более тому, что творчество явилось лишь следствием. Истинной же причиной зарождения желания созидать оказалась его первая любовь.
Дмитрий с интересом, правда, не без изрядной толики скептицизма, откликнулся на просьбу Алеши сложить вирши на его музыку. Шло время, после первого романса был написан другой, за ним еще и еще. Братья радовались своим маленьким удачам, своему союзу, и он теперь магнитом тянул их друг к другу.
Творчество для всех едино. Оно не ведает разницы в годах. Творчество, пожалуй, является единственным напитком, которым невозможно пресытиться, который всегда остается желанным.
Глава 2
Братья встретились тепло, крепко обнялись, расцеловались по-русски. По обыкновению, прошли в свободный класс, ключи от которого любезно предоставил дежуривший Гвоздев.
– У вас полчаса времени, братья Кречетовы. – Крупное усатое лицо Петра Александровича было столь просто и столь добродушно в сей час, что Алексей не удержался и с чувством пожал его крепкую волосатую руку, едва при этом не обронив: «Гвоздь, милый Гвоздь, уступил бы ты нам, голубчик, еще минут десять-пятнадцать… Ужели жалко? Ведь один черт все классы нынче пустуют…»
И надо же, Гвоздев, будто каким-то чудом или волшебным чутьем ущучив эту мысль и настроение любимца училища, обронил невзначай:
– Ну-с, впрочем, часик извольте клавиши помозолить. Только ключи после того! – снесите ко мне…
– Как водится! Всенепременно! – с готовностью