Где бы я ни была, всё равно с кем, я могла внезапно загрустить, будто какая-то тревога подкатывала к сердцу: «Хочу к маме». Я давно взрослый, уже седой человек, но и сейчас меня одолевают те же чувства и желания: «Где ты, мама? Ты помнишь, мама?..»
Редко, но мама страдала сердечными приступами. Я видела это и очень боялась за неё. Боялась остаться без мамы. Знала, что меня отдадут в какой-то дом, если мама умрёт.
«Кроме матери, ты никому не нужна», – звучали злые слова.
Мамочка, помнишь, с какой страстью ты ждала меня? Потому я не могла не родиться, и я появилась на этот свет. Как жаль, что нам помешали быть счастливыми. Точнее, такими, какими мы хотели быть. Я мало горевала об этом, так как радовалась любому проявлению жизни. Я наслаждалась жизнью, так как у меня уже было самое главное, самое драгоценное в жизни – любовь матери.
В восемь лет я стала задумываться о том, кто я и какое счастье, что родилась человеком, а не зайцем, и именно у своей мамы, а не у другой женщины. На этом философские размышления кончались.
Моё рождение могло убить тебя, но мы обе выжили. Иначе нельзя было. Ты потратила слишком много душевных и физических сил, чтобы просто так уйти из жизни, чтобы просто так потерять то, ради чего поставлена на карту сама жизнь. Оправдала ли я твои надежды?
Глава 17
Белая ночь
Самые первые свои белые ночи я осознала совсем маленькой, когда мама ещё могла сажать меня в детскую ванночку, которую ставила на два стула возле стола. Напротив белела чистой простынкой и одеялом моя кровать. Я сидела в тёплой воде и удивлялась: почему надо ложиться спать, когда ещё так светло?
– Это просто белая ночь, – объясняет мама. – Ты сейчас ляжешь, и тебе захочется спать.
Я действительно быстро засыпала. Мне нравилось, что в комнате светло и совсем не страшно. Нет, я не боялась темноты, но со светом было как-то приятнее и спокойнее. В белые ночи мне всегда было спокойнее на душе, как будто кто-то охранял меня.
Глава 18
Недетская обида
Боже, как часто я болела!
Помню, как у меня сильно болели уши и я ревела, как долго и внимательно рассматривала на высоком потолке все трещинки, паутинками бегущие от стенки к стенке. Сижу в подушках с завязанным горлом или ухом, вся обложенная игрушками и книжками. Скучаю и не могу понять, почему. На одеяле лежит игрушечный клоун, он нарядно одет, и его можно, как гармошку, сжимать и разжимать. Но клоун надоел, и я тихонечко прошу, боясь, а вдруг ты не захочешь:
– Мама, дай мне альбом с фотографиями.
Мама знала, что я очень любила семейные