Петр одернул мундир из зеленого сукна, расправил Андреевскую ленту, пропущенную под эполетами, смахнул невидимые пылинки с креста Святого Георгия, а после и с ордена Содружества.
– Вот доброта-то ваша чем обернулась, – не унимался меж тем Федор. – А не спасли бы тогда угорька из рыбацких силков…
– И позволил бы умереть хорошему мальчишке. Разве это по-божески?
Федор охнул, будто слова эти были сильнейшим святотатством.
– Да ведь из этих он, барин, из нелюдей…
– И что теперь? Нельзя ему мальчишкой хорошим быть? Нет, Федор, Егор – добрый парень, что спас его – я не жалею. Да и благодарность лесной царицы – вещь полезная. Можно надеяться, сразу не убьют…
Он пригладил мундир у сердца, где в потайном кармане лежало письмо с императорскими печатями:
– Верь в меня, Федор: из смертельного боя живым выбрался – и тут не сдамся. Разбивай лагерь и жди. Но ежели через три дня не вернусь…
– Петр Михайлович, родненький…
– Ежели через три дня не вернусь, скачи во весь опор к Кутузову, говори – помощи не будет. Сами пусть в Бородине справляются.
Обняв Федора на прощание, он прихватил ранец и отправился к лесу.
С каждым шагом тьма сгущалась, суровые тени наступали, а решимость улетучивалась. Одно дело бежать на противника, что опытен и опасен, но все же двуглаз, двуног и из магических умений обладает лишь волшебной силой из любой лягушки делать вершину гурманства, а тут…
Вдохнув поглубже, Петр перекрестился и приложил ладонь к кисточке-темляку, перехватывающей шею под рубашкой. Плетеная алая лента с инициалами «А. В.», что когда-то украшала эфес гусарской сабли, вмиг согрела, воскресила в памяти буйные кудри, яркую улыбку, блестящие черные глаза. Эх, Сандра, ты бы такую передрягу точно не упустила. Как она там? Петр отчаянно молился, но неделя, что отвел доктор, уже прошла, и в душе с каждым днем расползалась яма. Одно не давало отчаяться: воспоминание об огнедышащих конях и их черных всадниках. Ведь это значило, что Сашка там, за потусторонней границей. Можно ли ее встретить? Обнять? Можно ли просить за нее царицу?..
Надежда придала сил, выпрямила спину, подняла голову. Вторя Сашкиному голосу, Петр зашептал слова, что заставили бы даже его труп передвигать ноги. «Гром победы, раздавайся…» – повторял он, чеканя шаг по густому мху, туда, где блестело среди хвои небольшое лесное озеро.
У самой кромки он присел, вынул из кармана золотую коробочку и высыпал щепотку содержимого в воду. Заклинание вспыхнуло в памяти, яркое, как и раньше:
– Угорь, угорь, покажись, угорь, угорь, сон свой сбрось; посмотри, что я принес: гречку, просо и овес…
Вода посреди озера вспенилась, забурлила, мелькнуло шелковой лентой гладкое черное тело. Угорь взмахнул хвостом, обдавая Петра веером брызг (несомненно, нарочно, мелкий стервец), а после ушел на дно, выныривая теперь