А где-то в мире люди спят, с завистью думает она.
Эти люди еще не знают.
5
Ч – 237
Мобильный телефон Беатрис вибрирует на ночном столике. Она вытягивает руку, ощупью отвечает. Голос начальника окончательно вырывает ее из дремоты:
– Бебе́! Сколько можно ждать? Где тебя носит?
– Сиеста… – бурчит она. – Я на отдыхе, Жэ Бэ, ты же сам настоял, чтобы…
– Включи телевизор и шевели булками! Нам нужны все!
Тон комиссара Лезажа такой тревожный, что Беатрис глотает просящийся на язык резкий ответ. Она косится на будильник. Девятнадцать часов. Ну она и придавила.
– Что случилось, босс?
– Давай живо.
– Уже еду.
– Ты бы лучше…
Связь прерывается. Беатрис пытается перезвонить, но соединения нет; ее телефон пищит и отключается сам собой.
Она откладывает аппарат на вторую подушку, делает глубокий вдох и встает. Направляясь в кухню, совмещенную с гостиной, берет на ходу джинсы, рубашку и лифчик, брошенные в кресло, и, нажав кнопку кофеварки, торопливо одевается. В стеклянной дверце духовки она видит отражение своих голых ног. Морщится. Беатрис никогда не любила свое тело. Подростком она внимательно его рассматривала и делала тысячу упражнений в надежде, что оно улучшится. После тридцати решила, что будет только хуже, и махнула рукой. Как бы то ни было, она никогда не позволяла мужчине задержаться у нее достаточно долго, чтобы он мог обратить внимание на объем ее бедер или дурацкие складки, образующиеся у паха, когда она садится. Беатрис замужем за своей работой и прекрасно себя чувствует.
Взяв дымящийся эспрессо, она идет в гостиную. С минуту, чертыхаясь, роется между диванными подушками и наконец находит пульт на круглом столике, служащем ей письменным столом. Включает телевизор. При виде появившихся на экране картин она едва не роняет чашку.
– Твою мать… – вырывается у нее.
Не медля больше, она надевает пальто, скручивает свою рыжую гриву в узел на затылке, хватает шлем, ключи и выбегает из дома. Мотоцикл мчит ее сквозь сумерки в сторону комиссариата.
– Майор, – приветствует ее Карен за стойкой ресепшена.
Беатрис нравится эта девчонка. Она напоминает ей ее самое двадцать лет назад, когда она, свежеиспеченная выпускница школы полиции, считала, что ей нипочем грязь и жестокость, с которыми приходится сталкиваться ежедневно. Вот только сегодня действительность далеко превзошла себя. Лицо Карен бледно, губы дрожат. Беатрис кладет руку ей на плечо.
– Где Лезаж?
– Наверху, в комнате для совещаний.
– Спасибо.
Беатрис поднимается, прыгая через две ступеньки, и входит в комнату для совещаний, не дав себе труда постучать. Она застает там десяток коллег, все стоят с опрокинутыми лицами. Некоторые плакали. Почему же она не плачет? Как давно она вообще