– Да, Тодд, – согласился он. – Как скажешь.
– Сэр? – на сей раз это был мистер Тейт.
– Ну, в чем дело? – развернулся мэр.
Но мистер Тейт не смотрел на нас. Он смотрел нам за спины, за армию… где мужской РЕВ уже тоже менялся при виде…
Мы с мэром повернулись посмотреть.
И на какую-то секунду, клянусь, я глазам своим не поверил.
– Я правда думаю, что мистрис Койл стоит на это взглянуть, Виола, – встревоженно сказала мистрис Лоусон, перебинтовывая мне руку.
– Вы и сами прекрасно справляетесь, – возразила я.
Дело было в импровизированном доме… комнате исцеления на борту нашего разведчика. Пока утро раскачивалось, мне и вправду становилось все хуже. И наконец я отправилась искать мистрис Лоусон, а та чуть в обморок не упала, когда увидела мою руку. На бегу испросив разрешения у Симоны, она потащила меня на корабль и кинулась жадно читать инструкции ко всем новым приборам, которые они привезли.
– Это самые сильные антибиотики, какие мне удалось найти, – сказала она, заканчивая повязку.
Вместе с лекарством под кожу поползла прохлада. Красные щупальца уже тянулись в обе стороны от браслета.
– Теперь нам остается только ждать.
– Спасибо, – пробормотала я, но она меня вряд ли услышала, так как снова бросилась прочесывать местный медицинский арсенал.
Лоусон всегда была самой доброй из мистрис. Маленькая, кругленькая, в Убежище она отвечала за педиатрию. И больше всего на свете хотела одного: чтобы люди рядом с ней перестали страдать.
Я оставила ее заниматься своим делом и потопала по трапу обратно на поляну, где лагерь Ответ уже выглядел так, будто стоял тут всю жизнь. Сверху над ним нависала ястребиная тень корабля. Ряды и ряды аккуратных палаток, костров, провиантских складов, точек сбора. И утра, можно сказать, не прошло, а лагерь уже ничем не уступал тому, который я увидела первым, в копях. Кто-то радостно со мной здоровался, когда я шла между палатками, но другие делали вид, будто не замечают. Не понимали, стало быть, какую роль я во всем этом играю.
Этого я вообще-то и сама не понимала.
К мистрис Лоусон я пошла только потому, что собиралась тут же ехать обратно, к Тодду… хотя устала уже настолько, что, чего доброго, могла заснуть прямо в седле. За утро я успела уже дважды с ним переговорить. Голос через комм получается жестяной и далекий-далекий, а Шум – сильно приглушенный, задавленный в маленьких коммовских динамиках Шумом всей окружающей его армии.
Но хотя бы лицо его увидеть – и то хорошо.
– Это, стало быть, все твои друзья? – осведомился Брэдли, оказываясь вдруг позади меня.
– Привет! – я прямо бросилась ему на шею. – Как ты себя чувствуешь?
Громко, сказал его Шум, а Брэдли даже чуть улыбнулся – он и правда был сегодня поспокойнее, не настолько в панике.
– Ты привыкнешь, – пообещала я. – Слово даю.
– Хочу я того или нет, ага.
Он отвел мне прядку с глаз. ТАКАЯ ВЗРОСЛАЯ, сказал Шум. И ТАКАЯ БЛЕДНАЯ. И показал мне меня – из прошлого года, на классе по математике.