– Это не рабочие – послушники. – мимоходом отозвался монах. – Ваше венчание на двенадцать тридцать. Прошу не опаздывать…
Терехов имел смутное представление о монастырской иерархии, ничего не понял и поэтому переспросил:
– То есть, монах?
– До монашества ему еще далеко, – заключила старушка, глядя с сожалением. – Предупредите гостей, женщины должны быть с покрытой головой и в юбках ниже колена.
– Послушание, это как курс молодого солдата. – с удовольствием объяснил инок. – Учебка, карантин.
И тем самым подтвердил, что Терехов не ошибся, человек на лесах имел отношение к армии. Он наконец-то оторвал взгляд от картины страшного суда, услышал только последние слова, однако утвердительно кивнул. А сам подумал, что и имя у послушника подходит: Егорий это ведь тот же Георгий! В добавок ко всему, когда платил деньги и расписывался в какой-то ведомости, почувствовал на себе взгляд этого растяпы, и ощутил, как между ними пробросилась некая связующая нить, по которой побежал ток. И даже не оборачиваясь, вдруг неоспоримо и убежденно подумал, вернее, угадал – на лесах стоит Жора Репей! Невероятно, невозможно, невообразимо, но это он! Потому и трубу выронил, что внезапно увидел Терехова.
Андрей не собирался ни жениться по настоящему, ни тем паче, венчаться, но сейчас, до внезапного головокружения и подступающей тошноты, ощутил предательскую слабость от одной только мысли, что этот человек и впрямь по воле рока, по злому стечению обстоятельств преследует в самые ответственные моменты. Иначе никак не объяснить его появление в храме, куда будто бы случайно занесла судьба! Мысль, что послушник на лесах, совсем другой человек, что Терехов ошибся, обознался, стучалась в затылок, но была искусственной, придуманной, и не желала становиться реальностью. Можно было расплатиться за услуги и уйти без оглядки, взращивая ее тем, что Жора ему почудился, пригрезился, поблазнился, но Андрей уже чуял арканную крепость проброшенной нити между ними и не мог, да и не хотел рвать этой связки, предугадывая бесполезность и жалкость таких попыток.
Через минуту, когда он справил все формальности со старушкой и иноком, послушника на лесах уже не было, а его напарник уходил в двери, сгибаясь под тяжестью пачки труб на плече. Терехов осмотрелся и вышел из храма с чувством, будто его ведут на поводке. Солнечное бабье лето слегка вывело его из плена мистических ощущений, а нищий на паперти вроде бы и вовсе приземлил, попросив денег или выпить. Андрей бросил ему мелочь, перевел дух и услышал голос Жоры откуда-то сзади:
– Здорово, Шаляпин.
Если бы не характерный, дребезжащий тембр, и не обращение по прозвищу, сразу признать Репья оказалось бы не возможно. Длиннополый, серый балахон скрывал многолетнюю военную выправку, делая его бесформенным и пришибленным, вместо горделивой зеленой фуражки на голове лежал такой же серый комковатый блин, натянутый до бровей, а смиренно потупленный, некогда