На следующий день надо было собирать подводы по деревням и переезжать в Чурилки за семнадцать вёрст, в самый глухой куст деревень всей округи. По оперативной информации там и собрался весь сброд, прячущийся от власти: местные разбойные люди, недобитые беляки, колдуны и ведьмы. Предстояло разыскать и арестовать шестнадцать человек, означенных в ордере Комиссии. Однако Станкевич перенёс поездку, ибо на утро и вовсе сделался зачумлённым. Проснулся от того, что Василиса его окликнула, а потом почудилось, не дежурный по Команде плошку с кашей ему ставит на стол, а она! Вокруг же не бойцы сидят и стучат ложками – будто их дети, и сколько – не сосчитать. Едят весело, жадно, с аппетитом и на него посматривают. Но сморгнул, и исчезло видение…
Пятый месяц Команда рыскала по костромским лесам, исполняя поручение Особой Комиссии, местным чекистам передали уже три партии арестованных, дабы тех препроводили в центр, и ничего подобного не случалось. Конечно, чувствовалась усталость, и у бойцов в том числе: форма поистрепалась в лесах, за внешним видом не следили, коней давно не перековывали, не чесали. Иные спали плохо, во сне маму звали, а самый бывалый и по годам старший, боец Эдгар Веберс, из латышских стрелков, после штурма очередного лабаза в Мухме вдруг замолчал и перестал есть. У Станислава на этот счёт были особые инструкции, но он исполнять их не спешил, думал, пройдёт, но соглядатаи, бывшие в Команде, донесли, и пришла шифровка передать латышского стрелка в ведение местного ОГПУ.
Ему было жалко расставаться с мудрым и обстоятельным Эдгаром, который был с ним вместе ещё в Отряде Особого Назначения при ВЧК. И ещё их сближало то, что оба плохо, с сильным акцентом говорили по-русски, хотя Станкевич всё время пытался исправить своё произношение и благодаря тонкому музыкальному слуху довольно быстро овладел языком. Но для Веберса русский оказался непосильным, хотя он до революции ещё изучал этот язык в Рижской гимназии. Другие бойцы особым интеллектом и образованием не были отягощены, представляя собой бывших кавалеристов Первой конной, матросов и рабочих-железнодорожников.
Пришлось исполнить приказание, Веберса отвезли в Чухлому и передали, Станислав почуял одиночество и с тех пор стал таить всё, что творится в голове и душе. Он быстро отыскал причину остаться ещё на сутки, проверил в Команде оружие, амуницию, лошадей, внешний вид и устроил разнос, приказал привести всё в идеальный порядок, непременно всем постирать форму, а сам отправился к Анкудину Ворожею.
После попытки бунта они не виделись. У Станислава были особые инструкции на этот счёт: в подобных ситуациях он имел право или передать местным чекистам бунтаря, или самому ликвидировать его, не привлекая к себе внимания: то есть, шлёпнуть тихо и желательно самому, без свидетелей и из оружия, традиционного для местности. Например, выставить огнестрельный самострел в его угодьях, застрелить из лука или, на худой случай, грохнуть