Смешанные чувства захватили меня: жалость, нежность, удивление о забвении столь важной эпохи в моей жизни, злость на журналиста, который умудрился залезть в больное, залез туда, куда я не залезал. Я кое-что постановил назавтра сделать, после чего лег на газеты и уснул. Газеты теплей рояля.
Утром дед-краевед был не в духе. Я пытался рассказать ему о восстановлении в памяти светлого лета, он же ворчал, дескать много народу на ночь просится, никто чая-сахара не купит, им только подавай напитки! А у него нет подружки на чаеразвесочной фабрике. И на сахарном заводе милки нет. Надо людям кое-что и самим покупать. А то чая выпивают неисчислимое количество – дома столько не пьют, и где музею чаёв напастись? Госбюджет на баланс не берет, коммерции нет; меценаты делают себе на обещаниях рекламу, но обещаний не выполняют! Гибнет музей. Выпили его, съели, пролежали, глазами продырявили, подошвами стёрли. Век равнодушия. Погодите, вот дедушка умрет, останется вам память. Поковыряетесь в прошлом – держите карман шире.
Я помахал дедушке кепкой и вышел наружу. Солнце. Жданов сверкал. Зеркало дороги отражало голубое небо в обрамлении искривленных домов. Деревья были размыты и увеличены ослепительной аурой. Отдельные блики окон – зайчики в черных омутах – щекотали душу. Я вспомнил, где река – там, за монастырем, за холмом. Там будет долгий травяной спуск, побитая лестница, чьи косые перила кто-то в тот год сокращал, утаскивая на дрова. Мы с ней чуть не упали – засмеялись, схватившись друг за друга и возбудив аплодисменты птичьих крыльев. Но мне все же надо сначала зайти на почту. Я получил неожиданно много денег. Мой товарищ, наверное, плохо слышал, надо было всего триста рублей, а он прислал четыре тысячи. Первым делом – поесть. Нет, первым делом надо зайти в газету и заявить на весь Жданов: я приехал! Годы сердцу не помеха.
Голодный, по-есенински весёлый и злой, я отправился по адресу редакции, и встретил парикмахерскую. Сперва надо побриться. Вдруг меня будут фотографировать или вдруг я встречу её!
Глядя на себя в безжалостное огромное зеркало, я подумал о том, что сегодня пятница, река ещё, быть может, не обмелела, катер, надеюсь, ещё не отменили, пристань ещё не рухнула в воду. Может быть, она до сих пор по пятницам спускается вечером на пристань и ждёт меня? Какое мучительное было бы чудо! Красивая она сейчас? Если осталась такой, как была, я влюблюсь в неё снова, но теперь осознавая ценность красоты и драгоценность верности.
Впрочем, пятнадцать лет – просторный мешок; скольких мужчин она встретила, как давно сказала себе, что ждать меня больше не будет? Я ведь начисто о ней забыл. Какие-то были на то причины – какие? Какие причины? Я не падал с крыши, ничем не болел… что