Эксперимент должен продолжаться.
день пятый
Болели мышцы. Это неплохо – отвлекало. Хуже было то, что упало зрение: он читал и писал (о папе, маме, Любе – все мелкие грешки и большие прегрешения, нельзя такое скрывать, надо вывернуть людей, как карманы), практически уткнувшись в книгу носом.
На стенах потрескивали обои. Он огрызался. Иногда вставал и ходил, чтобы прогнать вязкую сонливость. В конце дня увеличил подачу газа.
день шестой
Цвета, они путались. Он знал, что перекинутое через спинку стула платье сестры – тёмно-зелёное, но сейчас оно было красным. Красным, как артериальная кровь.
Глаза словно засыпали песком. Когда Гур опускал веки, они больно царапались.
– Ты видишь это, Виль, – сказал кто-то.
Кто-то…
день седьмой
Предметы откликались только на прикосновения. Если не брать их в руки, они могли быть чем угодно. Даже чем-то живым.
Заложило нос. Саднило горло. Руки и ноги ритмично дрожали.
день восьмой
Ему казалось, что он Мария Манасеина, физиолог, а за окном конец девятнадцатого века. Он – она – не давал щенкам спать. На пятый день щенки умерли.
день девятый
Он говорил сам с собой. Речь стала нечёткой, бессвязной. Полуслепой взгляд скакал по комнате: этажерка, шкаф, кровать, мёртвые щенки с погрызенными переплётами… сконцентрироваться не получалось. Кружилась голова.
день десятый
Стена распалась на треугольные пылинки. За стеной был пруд и дорожки по обе его стороны, бегущие к лесу. У воды стоял баллон. От баллона топорщился огрызок шланга. Когда Гур подошёл и крутанул вентиль, из него вырвался смешной розоватый дым, заиграл резиновым хоботом.
день одиннадцатый
В углу комнаты гнусно хихикнули.
– Прости, братик, – сказал двойник Гура голосом Любы. – Я не должна была так поступать.
Гур открыл и закрыл полный песка рот.
– Ведь я терзала тебя, Виль? Своей болью, своим адом? Ведь так? Мне следовало умереть раньше.
Двойник ударил себя по щеке.
– Плохая, плохая сестра. Но… что ты почувствовал, когда понял, что пришли не за тобой? Облегчение? Радость?
– Облегчение, – промямлил Гур. – И страх.
– Прости меня за это. Но теперь всё позади. Ты ведь видел штрафной лагерь и закрытые гробы?
– Зачем… зачем гробы?
– Потому что зекам, которые хоронят зеков, не положено было видеть того, что сделали с их товарищами в медицинском корпусе. Понимаешь, братик? Я тоже там – в одном из этих гробов. Они отпилили мне кусок черепа… отпилили, когда я ещё была жива.
Существо в углу комнаты вытянуло вперёд руку и показало выжженный лагерный номер:
– Видишь?
Да,