Да, овощи – еда цивилизованных людей. Собака бы овощей не купила.
Думай, что говоришь, сказала она себе.
Прекрати, сказала она сама себе. Прекрати разговаривать сама с собой.
Твою мать.
Была пятница, и вечером возвращался муж. В ее тележке лежало десять фунтов мяса. Ей были нужны сок, салфетки, йогурты, бананы, что-нибудь хрустящее и упаковка цивилизованных морковок.
Представьте, каково это: выбирать хрустящие снеки в компании малыша и звериным чутьем ощущать запахи, пока чудовищность патриархального общества выглядывает из-за каждой коробки с крекерами, скрипит в каждой упаковке кренделей.
Когда перед ней распахнулись автоматические двери, мать вышла из магазина и побрела к парковке, кто-то окликнул ее по имени, и она обернулась.
Салли – незамужняя, хорошенькая, молодая, счастливая, светловолосая Салли – махала ей рукой и неслась к ней чуть ли не вприпрыжку.
Ну как оно все?! – спросила Салли, обнимая мать и ероша мальчику волосы. Целую вечность тебя не видела. Нравится общаться с этим парнем? Мне кажется, это так весело.
Салли работала в той же галерее, директором которой была мать, прежде чем ушла в декрет. Это был правильный выбор. Да, правильный. Работать, пока ее малыш заливался плачем на линолеуме в общественных яслях, было невыносимо, но сидеть с ним дома тоже было невыносимо, только иначе.
Ей хотелось сказать этой девчонке: все очень сложно. Я стала человеком, которым никогда не хотела становиться, и не знаю, как с этим жить. Я хотела бы радоваться, но чувствую, что сижу в тюрьме, в которую сама себя заточила и целыми днями мучаюсь, а по ночам объедаюсь печеньем, чтобы не плакать. Я вообще не понимаю, как попала в эту ловушку, и мне кажется, меня завели сюда социальные нормы, гендерные стереотипы и раздражающая прямолинейность биологии. Я постоянно злюсь. Я хотела бы описать свои чувства, но мой мозг уже не работает так, как до родов, и я очень отупела. Я боюсь, что больше никогда вновь не стану умной, счастливой, стройной. Я боюсь, что превращаюсь в собаку.
Но