И снова Норма Джин плакала в укромном уголке, но на сей раз не только из-за разбитого сердца. Она стала старше, ей уже исполнилось десять, и ей было горько, и она гневалась на несправедливую судьбу. У нее отняли мамиту, ту, что ее полюбила. Отняла ее жестокая равнодушная женщина, та, что не разрешала называть себя мамочкой. Она уже не будет мне матерью. Но и ни за что не допустит, чтобы у меня была настоящая мать. Она не позволит, чтобы у меня были мать с отцом, нормальный дом, настоящая семья.
Из окошка туалета для девочек на третьем этаже можно было тайком выбраться на крышу и спрятаться там за высокой печной трубой из крашеного кирпича. Вечером оттуда были прекрасно видны неоновые буквы RKO; даже с закрытыми глазами можно было ощущать их пульсирующий жар на вытянутых руках и плотно сжатых веках. Запыхавшись, Флис прибегала туда же, обнимала Норму Джин тонкими и сильными, как у мальчишки, руками. Флис, у которой всегда пахло от подмышек и от сальных волос, Флис утешала ее неуклюже и грубо, словно громадный пес. Норма Джин начинала беспомощно рыдать:
– Лучше б она умерла! Как же я ее ненавижу!
Флис терлась теплой щекой о щеку Нормы Джин:
– Ага! Я тоже ее ненавижу, эту суку.
Кажется, в одну из таких ночей они придумали план – как пробраться в больницу в Норуолке и устроить там пожар. Или же Норма Джин что-то путает? Может, это ей приснилось? И она там была, видела пламя, слышала дикие крики, смотрела, как мечется обнаженная женщина с горящей шевелюрой и безумными, но всезнающими глазами. Ох, как же она кричала! А я лишь зажмурилась и прижала ладони к ушам.
Много лет спустя Норма Джин навещала Глэдис в Норуолке, говорила с медсестрами и узнала, что весной 1936-го Глэдис пыталась покончить с собой, перерезала себе горло и запястья заколками для волос и «потеряла много крови». А нашли ее в подвале, в котельной.
11 октября 1937 г.
Дорогая мама!
Я – Никто! А ты – ты кто?
Может быть – тоже Никто?
Тогда нас двое. Молчок!
Чего доброго – выдворят нас за порог.
Это мое любимое стихотворение из твоей книжки, помнишь ее? «Маленькую сокровищницу американской поэзии»? Ее привезла мне тетя Джесс, и я все время ее читаю и вспоминаю, как ты читала мне эти стихи. Они мне так нравились. Я читаю их и думаю о тебе, мама.
Как у тебя дела? Я о тебе все время думаю и надеюсь, что тебе гораздо лучше. У меня дела хорошо. Не поверишь, как я выросла! Здесь, в приюте, у меня много подруг, и в начальной школе Херста тоже. Я в шестом классе, и я там почти что выше всех. У нас в приюте очень хорошая директриса и весь персонал – тоже хорошие и добрые люди. Строгие,