Считай, тебе не было грустно.
Нет, нет, нет!
Считай, тебе не было грустно.
О нет, нет!..
Если на тебя не находило настроение цвета индиго…
Потом маме наскучила музыка, и она стала искать какую-то книгу – почти все они до сих пор были в коробках. В свое время Глэдис брала на Студии уроки ораторского искусства. Норме Джин нравилось, когда Глэдис что-то читала ей, потому что в доме сразу становилось тише и спокойнее. Не было ни внезапных взрывов смеха, ни ругани, ни слез. Музыка тоже иногда помогала. И вот Глэдис с благоговейным выражением на лице перелистывала свою любимую книгу «Маленькая сокровищница американской поэзии». Наконец, приподняв худенькие плечи, запрокинув голову и подняв книгу к лицу, словно заправская киноактриса, начала читать:
Сама я Смерти не звала,
Но Смерть была ко мне добра —
Приехала и увезла в карете;
Втроем в карете – я, Она
И, кажется, Бессмертие…
Норма Джин впитывала каждое слово. Закончив читать, Глэдис поворачивалась к дочери, и глаза ее сверкали.
– О чем это, а, Норма Джин? – Норма Джин не знала, и Глэдис ответила сама: – Настанет день, и твоя мама не сможет прийти к тебе на помощь, потому что ее уже не будет рядом, так и знай! – Она подлила себе в чашку бесцветной крепкой жидкости и выпила.
Норма Джин надеялась, что мама прочтет еще какое-нибудь стихотворение. Стихи с рифмой, стихи, которые можно понять. Но похоже, поэзии на сегодня для Глэдис было достаточно. Не стала она читать ни из «Машины времени», ни из «Войны миров». То были «пророческие» книги, все описанное в них «скоро сбудется» – так иногда говорила она дрожащим от волнения голосом.
– А теперь, малышка, пора в ва-а-анну!
Все было как в кино. Вода хлестала из кранов, и шум ее смешивался со звуками воображаемой музыки, и музыка становилась почти настоящей.
Глэдис наклонилась к Норме Джин, чтобы раздеть ее. Но Норма Джин умела раздеваться сама! Ей уже шесть! Глэдис торопилась, отталкивала руки Нормы Джин. «Стыд и позор! Вся в торте!» Потом стала ждать, пока наполнится ванна, а наполнялась она страшно медленно. Очень уж была большая. Глэдис сняла креповое платье, стянула его через голову, отчего мелко завитые волосы встали хохолками, точно встревоженные змейки. Бледная кожа блестела от пота. На мамино тело смотреть нельзя – это ее тайна. Бледная веснушчатая кожа, выпирающие косточки, маленькие твердые груди, точно сжатые кулачки, обтянутые кружевной комбинацией. Норме Джин казалось: от наэлектризованных волос Глэдис разлетаются искры. Искры сверкали и в ее влажных, печальных, застывших глазах.
За окном шумел в пальмовых ветвях ветер. Голоса мертвых, так называла Глэдис этот шум. Хотят войти в дом.
– В нас хотят войти, – объяснила Глэдис. – Потому что тел им не хватает. Возьми любой момент в истории, и всегда увидишь нехватку жизни. А после войны – ты, конечно, не помнишь