В конечном итоге я считаю себя одновременно и рязанским, и липецким, и тамбовским, и воронежским. И заодно немного малороссом.
Бабушка знала песни на украинском и пела их иногда.
Они устраивали с моим отцом концерты – он на семиструнной гитаре, она на балалайке – играли «Страдания»; это было бесподобно.
Когда отец и бабука играли вместе – так выглядело моё счастье.
В Ильинке у нас был проигрыватель грампластинок, и на нём мы непрестанно, целыми днями, крутили два первых диска Александра Дольского, которые отец привёз из Рязани. Пластинку Дольского «Государство синих глаз» 1980 года я до сих пор считаю чудом. Много позже я встретил Дольского и сказал ему об этом. Он был первым поэтом, которому я дал почитать свои стихи. Дольский перезвонил мне и сказал, что я талантлив. Я очень благодарен ему.
Совершенно обычный момент в советское время: человек берёт гитару и поёт. И все слушают. У нас дома, когда собирались, всегда пели под гитару. Или отец играл просто какие-то штуки. Он их разучивал (я был маленький, и слушал, как он разучивает). А потом, как бы между делом, играл. Так часто бывало в советских фильмах – все говорят, спорят, и кто-то играет, и тихонько поёт. Так и было, подтверждаю… Мы с пацанами шли в поход – всегда с гитарой. Если во дворе пацан с гитарой – девушки сразу сбегались.
И вот теперь. Я сто лет уже никаких гитар нигде не видел. Есть они вообще? Зато сейчас караоке есть. Я ненавижу караоке. За этот чудовищный звук «фанеры». За постоянное отсутствие минимальных навыков у пытающихся петь, и вообще за навязчивое дилетантство в подходе: вот я включу «ансамбль» и буду исполнять.
Мне нравилось, что человек брал гитару, потому что он учился на ней играть, на гитаре надо учиться, это труд, за труд уважали. Человек умел – и в этом была иерархия. Все удивлялись: о, а он умеет!..
Караоке не имеет иерархии. Врубил, и ори.
(инстаграм Захара)
Мы прожили в Ильинке до 1984 года и переехали в Дзержинск тогда ещё Горьковской области, где у матери жил брат, писавший ей, что в городе дают молодым работникам бесплатное жильё и можно найти хорошую работу.
Сначала в Дзержинск переехал отец и устроился преподавателем в ПТУ № 44 на проспекте Дзержинского.
Потом приехали мы всей семьёй: мать, старшая сестра и я. Мать устроилась на завод «Корунд». Мы жили в общежитии на проспекте Дзержинского, 36, это был последний дом в городе, дальше начиналась заводская зона.
В Дзержинске, в возрасте девяти лет, я впервые открыл синий томик Сергея Есенина, хотя мама читала мне его вслух ещё в Ильинке, и я, к примеру, был тогда уверен, что «хатывризахобраза» – это одно волшебное слово.
Один из первых моих снов, мне запомнившихся – лет пять было тогда, – как Пушкин и Есенин вдвоём бегут по улице. Проснулся и поплёлся к маме (дело было в деревне Ильинка) и спрашиваю: а вот эти два дяди – они виделись?