Воя и скуля, он носился по поляне вокруг лишенной сил и тяжело дышавшей девушки, которая лежала на колючей мульче с закрытыми глазами. Кровь медленно стекала меж ее раздвинутых ног, но ликующий зверь не видел этого; покинув поляну, он несся сквозь лес, перепрыгивая через кочки и кусты. Низко висящие ветви хлестали по морде, но он не замечал ударов. Волк мчался во весь опор, так что ветер свистел в ушах.
Выбежав на соседнюю поляну, он замедлил бег и остановился. Его лапы вытянулись и превратились в человеческие ноги и руки, хвост исчез, а морда преобразилась в мужское лицо. Темно-серая шерсть медленно обернулась темно-синим плащом, штанами и рубахой. Черная повязка на лице скрыла правый глаз.
Одноглазый подошел к восьминогому скакуну; тот стоял, привязанный к дереву, и выжидательно смотрел на хозяина. Вскочив в седло, он бросил взгляд в ту сторону, откуда только что примчался в обличии волка.
– Итак, семена посажены, и скоро взойдет росток, из которого вырастет великое древо славного рода, и его потомок однажды спасет этот мир, – провозгласил он сам себе. После некоторого молчания торжественно добавил: – Я принес вам свой самый первый дар!
Лица и события грядущего пронеслись перед его взором. Он увидел девушку с выпирающим животом, повивальную бабку и визжащего младенца; увидел обряд наречения девять ночей спустя и Сванхвит с малышом на руках – обрызгав его водой, она назовет его Ильвингом, то есть Волчонком, и никто не будет знать почему. Никто, кроме нее одной.
Он пришпорил коня, и тот поскакал по поляне, чтобы оттолкнуться и вспарить ввысь в безоблачное голубое небо.
Глава двенадцатая
Когда Вульф открыл глаза, солнце уже стояло в зените, его сияющий диск просвечивал сквозь тонкий слой серых туч. Вульф долго смотрел в небо, пытаясь вспомнить, что произошло и почему он лежит на земле, привязанный к дереву. Повернул голову, и острая боль в правой ее части тотчас напомнила обо всех событиях прошлой ночи. В сознании прозвучали слова хримтурса, которые тот произнес, взирая на плененного человека: «Жертва Трюму, на закате…»
– Нет, – невольно вырвалось у Вульфа. Он удивился собственному голосу и вспомнил, как Сигурд прошлой зимой застудил горло. Тогда он говорил почти так же, как Вульф сейчас, – сипло, с присвистом.
В горле першило, мышцы ныли от усталости и ран. Два пореза на туловище пульсировали острой болью так, будто к этим местам приложили раскаленное железо. Руки и ноги были связаны и полностью обездвижены. До захода солнца оставалось еще достаточно времени, но он не видел никакого выхода, никакого спасения. Ему не хотелось верить в то, что он закончит свою жизнь как жертвенное животное. Глупо надеяться, что товарищи вернутся и освободят его: он приказал им спасать пленных и бежать отсюда. Сейчас они, должно быть, уже далеко.
Вульф опустил голову на жесткую землю и закрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями. Перед его внутренним