– Боялся очернить свое имя?
– Конечно, – вздохнула рассказчица. – Ведь меня разыскивали по всей Европе. А доказать свою непричастность к этому ужасному убийству я не могла. Полагаю, что в нем замешаны нотеры – стражи, опасавшиеся, что отец укажет посторонним дорогу в священный город.
– Но в таком случае эти изуверы, должно быть, угрожают и вам?
– Возможно, увы, и такое, – печально согласилась Лаис, – потому-то я и решилась скрыться у самого края земного круга. Но как знать, быть может, враг притаился совсем рядом? Быть может, там? – Она сделала широкий жест. Лунев повернул голову в сторону окна, за которым темнели эллинги Воздухоплавательного Поля. В прежние дни петербужцы радостно следили здесь за полетами воздушных шаров и даже настоящего дирижабля, казавшегося чудом инженерной мысли. При этом воспоминании в уме Лунева вновь всплыла неказистая фигура коллежского асессора Снурре. «И все же надо проверить, что об этой девице имеется в архиве департамента полиции».
– Я вижу, господин полковник, вас мучает вопрос. Задайте его, я вовсе не обижусь.
– О чем, собственно, речь? – с удивлением, смешанным с опаской, проговорил Лунев.
– Вы же хотите знать, для чего я рассказываю вам все это?
– Ну, положим.
– Как только я увидела вас, я поняла, что нити наших судеб крепко переплетены.
– Даже так, вы можете видеть нити судеб?
– Не всегда, довольно редко, но порой могу. И в этот раз мне представляется, что от того, как повернется ваша судьба, а вместе с ней и моя, будет зависеть будущее России.
Глава 2
Из нитей судеб миллионов личностей соткана ткань для смирительной рубахи нашего общества.
Платон Аристархович неспешно шел по Садовой улице. Его радовал вид заснеженных домов, строгих и чопорных, будто взирающих на пешеходов с оценивающим интересом. Забавляли снежинки, белой мошкарой кружащие вокруг фонарей. Это был просто-таки невероятный, сказочный рождественский снег, неслышно заметающий город, снег без снарядных воронок и торчащих осколков развороченных скал и, главное, без грязно-бурых пятен запекшейся крови.
Встречные пешеходы кидали порою на Лунева недоуменные взгляды, им было невдомек, что могло вызвать странную, беззаботную улыбку на лице сурового на вид полковника. Они не понимали, не могли понять, каково это – идти, не ожидая, что из темноты вдруг с предсмертным свистом вылетит снаряд, или где-то поблизости, точно кто-то рванул в клочья брезент, похоронит ночную тишь пулеметная очередь…
Мир этих людей был по-своему