Они замолчали. Добровольский почувствовал, что немного физически устал от этого разговора. Было похоже, что Балашов, сам того не желая, поставил в их беседе жирную точку.
А ещё через пару минут Максиму привезли шальную императрицу.
4
Это было странное ощущение. Добровольский замечал его за собой, если в процессе хирургической работы случались казусы, требующие потом дополнительных телодвижений от медперсонала. Сейчас, когда каталку с Зиной надо было прокатить по луже крови, Максим думал не о том, что Зина, возможно, скоро умрёт, а о том, что санитарке придётся мыть пол не только в палате, но и по всему коридору, от чего ему было несколько неловко. Когда Юля, молодая сестричка из хирургии, толкнула каталку к двери, Добровольский отметил, как пара колёс нарисовала на кровавом пятне черные полосы – и они выехали в коридор.
Максим тащил каталку за собой. Юля, как могла, помогала. Колеса жалобно скрипели, каталка пыталась немного наклоняться в сторону, потому что её подъёмный механизм и подвеска были старше самой больницы. Пунктирный кровавый след тянулся за ними метров пятнадцать, становясь всё менее заметным.
Зина порывалась заглянуть вперёд, туда, где шёл Добровольский, чтобы понять, куда её везут, но шаткая поверхность и виляние колёс не давали этого сделать. Едва она поворачивала голову, как в ту же сторону начинало смещаться её тело размера «очень плюс сайз», каталка кренилась, и она в ужасе хваталась за край окровавленной ладонью.
Добровольский, как бурлак, тянул за собой Зину и понимал, что вся эта возня с кровотечением – в принципе была запрограммирована…
Он спустился в приёмное быстро, пройдя через пару отделений максимально коротким путём. В коридоре его ждал фельдшер «скорой», а в кресле – пациентка, увидев которую, Максим на секунду сбавил шаг.
Это было что-то среднее между Монсеррат Кабалье и гопницей из отдалённого района города. На Кабалье она была похожа комплекцией – оперная дива ей даже слегка проигрывала – и каким-то жутким ярко-зелёным платьем с блёстками. Максим зачем-то вспомнил слово «пайетки», хотя до этой минуты и не подозревал, что оно было в его словарном запасе. От гопницы у неё была погасшая сигарета в криво накрашенных фиолетовой помадой губах, грязные кроссовки без шнурков и взгляд, говорящий: «Есть таблетка? А если найду?» Подобный взгляд нельзя было просто так сыграть – это было записано у неё на подкорке.
Подойдя ближе, в