и творить. Вырисовывающаяся таким образом тенденция специализации в области культурного потребления будет всё более явной, поэтов будут читать уже только поэты, художники будут творить для художников, музыканты – для музыкантов, поскольку всей жизни едва хватит, чтобы только ознакомиться с тем, что возникает где-либо в одном, определённом виде творчества. Очевидно, что параллельно будет развиваться распространяемая на всю планету спутниковыми антеннами телевизионно-цвето-осязаемо-обоняемая, и бог весть ещё какая, массовая культура и таким образом возникающее противоречие между двумя культурами будет только углубляться. Наконец, если космическая эмиграция в массовом масштабе станет панацеей, то наступит уже явное, не поддающееся никаким обоснованиям или прикрытиям, четвертование, расчленение земной культуры, ибо никто, ни один человек не будет в состоянии объединить в себе её наивысшие ценности, зная только, благодаря случайности происхождения, рождения, общественно-групповой принадлежности, какой-то один небольшой её фрагмент. И с чем же он сможет отправиться на заполненном такими же, как он, корабле в поисках среди звёзд новой родины? С осознанием, что когда-то, во времена наполовину варварского примитива, войн, тьмы и страха, именно в этой ушедшей эпохе вспыхнуло однажды Возрождение, и это было время, когда один человеческий ум мог объединить всю сумму человеческих достижений, человеческой мысли, после чего наступили неумолимые сумерки, эпоха миллиардных муравейников?
Я говорил только об искусстве. Не потому, что считаю его наиболее важным, и не из-за издания, где публикуются эти размышления, а просто потому, что в свете быстрых перемен, резких скачков оно, вместе с наукой и философией, представляет собой вернейшее средство коммуникации, трибуну для всеобщего понимания, инструмент формирования если не характеров – на это его сил никогда не хватало, – то, по крайней мере, восприятия. А если и оно развалится, превратится в явление провинциально-локального значения, то пропадут шансы и на универсализм будущего, и на общность человеческого восприятия, а то, что останется, будет жалким наследием сохранения «свободы рождаемости» – но какой ценой?
Дело в том, что о размере цены, которую будущее должно будет заплатить за решения, принимаемые уже сейчас, уже сегодня, именно сегодня, а не когда-то потом, – следует дискутировать.
Мы говорили о творчестве, об искусстве; эта проблема – если не рассматривать её полемически, что мы и делали, – подчинена более широкой: проблеме свободы. Ликвидация крупной собственности открывает путь в сферу свободы особенной – из-за её иерархичности. Свобода эта двояка: с одной стороны, это свобода от бедствий и забот, что очевидно, с другой стороны – в положительном, активном понимании – это свобода деятельности, не обязательно в интересах чьего-то кармана или группы, класса, в дальнейшем – в будущем – не обязательно даже в интересах одного
