не всегда нравится. Но она не всегда может об этом прямо сказать – ну хватит вам уже глупости про меня болтать… Зато персона может (если она, к тому же, вышла ростом), сказать кому-то в органах или просто какому-нибудь человеку ростом повыше шепнуть на ушко, что… некий имярек – весьма опасный человек, просто фармазон временами… Ну, тут органы или начальник, который ростом повыше, на всякий случай, принимают меры. Так и рождается видимая несвобода слова. Свободы слова, по-настоящему многим и вообще не надо. Ибо она нужна только там и тогда, где дело касается существа вопроса, а это весьма отвлечённая категория. Так вот, этого у нас и в зачатке нет. Существа вопроса никто почти не касается, а если и коснётся по случайности, то многих ли это заинтересует? Поэтому можно всерьёз говорить лишь о личной смелости тех, кто выступает против конкретных персон и или конкретных событий, и о безличной трусости тех, кто не даёт этим первым свою смелость проявлять. Так что когда в начале 2001 года началось «наступление на СМИ», понимать это надо было не как наступление на свободу слова, а как проявление трусости усевшихся в удобные кресла различных персон им, вероятно, было что скрывать от народа. И они этого, понятное дело, не очень желали. А вот когда уже власть разрешила СМИ легально жить и не стесняться – за счёт рекламы, а стоимость последней отнести на себестоимсть (то есть делать это за счёт потребителей рекламируемых товаров), о свободе слова по существу можно было и вообще забыть. Этой проблемы вовсе не стало. Её заменила свобода добычи рекламных денег. Теперь пресса стала простой сжункой богатых господ – охотно и смело ругала и поливала тех, кто являлся конкурентами кормильцев-рекламодателей. Критерии упростились – кто платит, тот и заказывает музыку. Больше денег – больше смелости. (А потом уже за деньги стали печатать, не просто что угодно, но и кого угодно. Пришёл, заплатил печатному органу, и печатайся. Что ты там печатаешь, никому дела нет, лишь бы «в рамках допустимого».) Вот только ВВП, озвучивший этот тезис на встрече в Кремле с журналистами, прощёлкал этот важный качественный переход – став легальным бизнесом, СМИ с этого момента перестали быть информационным и пропагадистским орудием государства. И это было второй серъёзной ошибкой новой власти. Ведь нет такой идеи, которую нельзя продать, тем более, если это разрешено официально. Итак, став обычным хозяйствующим субъектом, СМИ тут же впустили на свой рынок иностранный капитал – со всеми вытекающими последствиями. Информация, как важнейшее средство влияния, окончательно вышла из-под контроля. А «свобода слова» получила официальный пульт дистанционного управления. В ход пошёл очень лукавый инструмент – рейтинг (число посещений, слушателей) вместо оценки качества и степени важности информации. Никто теперь этим не занимался, интерес представлял лишь этот новый зверь – каков рейтинг, такова и цена вопроса. То есть чем больше слушателей или читателей у конкретной информации, тем она более ценна. Последствия не замедлили сказаться – всё,
