– Оно так, конечно, государыня.
На двор легла ночь. Свечи теперь полыхали ярче, делая облик государыни более выразительным. Где-то за окном лениво брехали собаки да перекрикивалась между собой стража.
– Чем же таким иноземные бабы лучше наших девок будут, вот скажи мне, Степан? – умело скрывая отчаяние, спросила Евдокия Федоровна. – Чего же это Петра все туда тянет?
– Кхм... – неловко откашлялся Степан Глебов, – прямо даже не знаю, как тебе и сказать, государыня.
– Как есть говори, уж не с дитем малым беседуешь, – напомнила государыня.
– Я так думаю, Евдокия Федоровна, девки немецкие доступнее наших баб будут. Во время разговора лицо не прячут, говорят смело, а мужикам это нравится.
– Вот оно как.
– А потом наши бабы ухаживать за собой неспособны. Рожу-то белилами да сажей мажут. А ими любую красоту можно испортить. С такой один раз поцелуешься, а потом полдня пыль сплевываешь. А немки все беленькие да чистенькие, на себя благовония разные прыскают. Вдохнешь такого аромата, так потом долго голова кругом идет. И приятность во всем теле делается.
– Не ласков ты к нашим девкам, – укорила государыня, покачав головой.
– А как же быть с ними ласковым, если белила на щеках в палец толщиной! Да за ними кожу разглядеть нельзя.
В лице государыни просматривался неподдельный интерес.
– А ты, видать, знаток по бабам-то. Прежде за тобой такого не наблюдалось.
Глебов обиделся:
– Государыня, ты спрашиваешь, а я отвечаю.
– Ты на меня зла не держи. Худого я тебе не желаю. Что еще можешь сказать?
– Кхм... У нашей девки фигуру не разобрать. Не поймешь, не то ладная, не то кривая где. Как напялит на себя с пяток платьев, так больше на куль с ногами смахивает. По улице шествует, так непонятно, где у нее перед, а где зад.
Евдокия рассмеялась, показав ровные, отбеленные порошком зубы. Глебов сдержанно улыбнулся, подумав о своем. На батюшкиной соломе Евдокия заливалась точно таким же бесшабашным смехом, когда он беззастенчиво лез под ее платье жадной ручонкой.
– Кажется, тебе это не особенно мешало, – сдержанно заметила Евдокия Федоровна.
Дыхание у Глебова перехватило.
– А ты помнишь, государыня? – спросил Степан мгновенно осипшим голосом.
На какую-то секунду их взоры пересеклись, высекая яркую искру. Что-то в глазах Евдокии Федоровны неожиданно переменилось, от чего, пусть на мгновение, но она сделалась другой. Следовало бы повиниться за своеволие, опустить покаянно взгляд, но не сумел Степан и продолжал любоваться государыней, понимая, что балует с пожарищем. Вот кликнет сейчас стражу Евдокия Федоровна, и отведут охальника к судье Преображенского приказа князю Ромодановскому.
Крохотная родинка на подбородке продолжала бесстыдно притягивать взор, напрочь парализовав волю. Ему ведь многого не нужно. Подай только государыня знак, а уж после того он сделается верным ее рабом до самой своей кончины.
– Помню, окольничий, – сухо отвечала