О широте хозяйских вкусов.
Графин, настоянный на мухах,
Избегших злой и меткой пули.
Да кучки пепла на коврах.
«Имею надобность большую
Купить крестьян, поболе мертвых», –
Без предисловий, сей же час
Раскрыл свой замысел приезжий.
Они сошлись. Волна и камень,
Стихи и проза, лед и пламень
Не столь различны меж собой,
Как названная гостем плата
И как хозяйская цена
Несхожи были поначалу.
Хозяину все было ново:
Он согласительное слово
В устах старался удержать
И думал: глупо мне мешать
Чужой фантазией разжиться.
Но наконец торг был окончен,
И гость спросил: «Кто б мог заверить
Доку́мент на сию покупку?»
(Хозяин, сибарит роскошный,
Поехать в город отказался.)
Хозяин же ответом медлил.
Пришелец вновь спросил: «А нет ли
У вас приятеля младого,
Что б мог заверить договор?»
Тут продавец немного ожил.
В глазах его, как сахар сладких,
Блеснули слезы, а из носа
Уж капля жирная скользнула,
И, как огнем обожжена,
Упала на скамью она.
Он говорил темно и вяло,
Помещик в стеганом халате.
«Был друг, и звался он Евгений
Онегин, добрый мой приятель.
Да жаль его. Сражен свинцом.
Приют его угрюм и тесен,
И на устах его печать».
Несчастный Павл Иваныч молча
Смотрел в окно в раздумьи тяжком,
И на челе его высоком
Не отразилось ничего.
Он увлечен был живо дракой
Козла с дворовою собакой.
Стояла осень на дворе.
Зимы, зимы ждала природа
(Снег выпал только лишь в июле,
На третье в ночь.)
«Уж не дурак ли полный он?» –
Так про себя они спросили, –
Но молвить не решились слово
Поносное о друге друг.
Рассказчик не спеша продолжил,
Хотя речистым он и не был:
«Любил и я в младые годы.
Итак, она звалася Ольгой.
Она была моей невестой.
Евгений же моим был другом.
Он пригласил ее на танец.
Она – о Боже! – согласилась[134].
Не в силах был я снесть удара.
Вот пистолеты уж блеснули,
Гремит о шомпол молоток.
В граненый ствол уходят пули.
И щелкнул в первый раз курок.
Свой пистолет тогда Евгений,
Не преставая наступать,
Стал первый тихо подымать.
Вот пять шагов еще ступили…
Пустое сердце билось ровно.
В руке не дрогнул пистолет.
Я первый выстрелил… Пробили
Часы урочные: поэт
Роняет, молча, пистолет.
Убит, к чему теперь рыданья!
И он убит, и взят могилой,
Воспетый мною с чудной силой…»
«Простите, кто, какой поэт!?» –
Гость вопросил в недоуменьи.
«Как,