По прибытии в Анапу, ещё не дойдя до пансионата, я привернул в забегаловку с целью подкормиться. Скудное меню, характерное для всех советских столовых того периода, украшало слово «плов». Плов! Что может быть слаще для уха голодного советского подростка! Плов!!!
И вот я уже сижу за столом и ем обворожительный, острый, жирный, рассыпчатый, наваристый, обильно перемешанный мясом «натуральная баранина» рис.
О, как много ещё пловов предстояло отведать этому уставшему от дорог путнику! Я восторгался искусством кулинаров ресторана «Восточный» в Южно-Сахалинске (отмечая открытие перевала Сурмико на Пике Чехова в 1992), я изнывал от плова в Реттиховке, где три года подряд кормил уссурийских комаров, плов сопровождал мои посещения в Архангельске и Краснодаре, а какой плов меня научили делать в Качканаре! Плов непременно присутствовал на каждой сессии в Ленинграде, пловом потчевали меня Запорожье и Псков, Ашхабад и Новосибирск, Чита и Череповец, плов был символом Урая. И только в одном городе страны я ни разу не ел плова – в Москве.
Но в тот момент любимец Уральских гор, правнук Хозяйки Медной горы, выпускник Малахитовой шкатулки никак не мог предположить, что Москва так сурово обделит его любимым кушаньем. Не о Москве, нет, не о Москве размышлял я, разглядывая в окно круто поднимавшуюся вверх унылую южную улочку.
Здесь следует сделать экономическое отступление: в кармане у меня было до захода в столовую ровно 20 рублей. Плов стоил 88 копеек. Мне предстояло прожить в пансионате 24 дня. И подобная трата была непозволительной роскошью. Разумеется, в пансионат я попал на полное обеспечение. Эта путёвка была наградой за сплошные пятёрки, полученные мною на первом курсе Свердловского строительного техникума. Чем-то вроде Ленинской стипендии. К успехам в учёбе гармонично добавлялись успехи в спорте. Лёгкая атлетика и шахматы определённо не мешали друг другу. Таким образом, худенький юноша, жевавший плов, ощущал моральное право на эту экстраординарную матерьяльную вольность. Жуя плов, я пытался представить себе ожидающие меня перспективы. Как сказал один мой хороший приятель: «Был бы Ратушный, а приключения найдутся»…
Однако никаких особых перспектив в тот памятный вечер над пловом не обнаружилось, я встал из-за стола, подхватил нехитрый чемоданчик, и шагнул навстречу неизвестности. Я полагал, что меня ждут ежедневные тренировки, (30 километров по пескам), тщательное изучение защиты Алёхина (два часа за доской ежедневно), написание романа (90 минут скорописи каждый вечер)…
А меня ждала Нина.
Плакать – это тоже искусство. Тут главное – вовремя сдержаться. Сделать невинный взгляд, и так тихонько напрячь губы, чтобы случайный прохожий не смог догадаться, что вы плачете. И не забудьте вовремя отвернуться.
Путь к сердцу мужчины лежит через желудок!!! Желудки отдыхающих в пансионате «Эжени Коттон» заполнялись в роскошной, просторной, отдельно стоявшей столовой. За каждым был закреплён свой стол и свой стул. Мой столик располагался рядом с входом. За столом уже сидели две солидные полные женщины, имена которых для истории не сохранены. Поэтому здесь я прибегаю к вымыслу за неимением лучшего.
Клавдия Фёдоровна и Елена Гавриловна уже заканчивали третью неделю в пансионате и обменивались непонятными мне репликами:
– По животу?! – спрашивала одна.
– И выше! – почти торжествующе ответствовала вторая.
К концу второго блюда к столу приблизилась худенькая невысокая особа женского пола с неприятным лицом в неприятных очках.
Неприятным голосом она сказала:
– Приятного аппетита!
И уместилась на четвёртое, незанятое место. Её простенький халатик не скрывал ни одной из её привлекательных форм.
Я как раз в этот момент оторвал взгляд от 36 страницы исследования Владимира Багирова, посвящённого защите Алёхина, и запоздало задумался о значении странной реплики «И выше!».
Дело в том, что в вышеназванном труде вышеназванный автор на вышеназванной странице сделал одно тонкое примечание, начинавшееся со следующих знаменательных слов: «Выше было показано…».
Я перевёл взгляд с загорелого лица одной дамы на смуглое лицо другой, испытывая неодолимое желание поинтересоваться: что же именно было показано выше живота. Однако появление бледной «очкарки» (а она была бледная во всех отношениях), а в особенности её бледный взгляд и бледные губы, остудили мой внезапно вспыхнувший интерес к внезапно возникшим совпадениям.
На секунду возникло между нами состояние настороженно обнюхивающих друг друга дворняг – шло незаметное, тайное исследование друг друга. После чего наши хвосты опустились, и даже всякий намёк на взаимный интерес бесследно исчез.
Настоящий плач начинается потом. А пока только застилает глаза и теснит грудь и кипит что-то предательское в горле и невероятная слабость растаскивает губы, и не хочется жить.
…А вот здесь нам надлежит сделать легкоатлетическое отступление.
Мы росли в стране