– Сделаем, ваше благородие! – качнул забубенной головушкой малый и, согнувшись едва ли не наполовину, под настороженными и строгими взглядами банкиров принялся перебирать деньги длинными ловкими пальцами пианиста. – Триста тысяч триста, ваше благородие, – отошел в сторонку малый и мгновенно уменьшился в росте.
– Я что предлагаю, господа… Одна часть этих денег пойдет на организацию выставки, а другая – на поощрительный фонд, – улыбнулся Георг Рудольфович, показав большие и крепкие зубы. – Пускай эти деньги пока полежат у Аристарха Акимыча. Хозяин он крепкий, половые у него смышленые, так что лучшего места пока не найти.
Банкиры на мгновение оторвались от стола и одобрительно закивали:
– Отчего ж, пусть постережет.
Аристарх Акимович растянул губы в доброжелательной улыбке и с чувством заверил:
– Не сумлевайтесь, господа, все будет так, как надобно. – Аристарх скосил красноватые глаза в сторону россыпи «катенек».
– А теперь, господа, давайте закончим обед. А потом, как обещал Аристарх Акимович, нас ожидает развлечение. Знаете ли, барышни в Летнем саду уже дожидаются.
По залу пробежал понимающий смешок, шутка не была лишена серьезности.
Двое половых, слегка согнувшись под тяжестью, внесли в зал два ящика шампанского «Редер». Дорогое и крепкое.
– Выпивка, господа, за счет заведения. Пейте на здоровье.
Подарок оказался кстати.
Глава 7
Григорий Васильевич укоризненно посмотрел на молодого человека.
– Папеньке не говорить?! Да я тебя, поганца, на каторгу упеку за твои злодеяния. А ты – папенька! Пороли тебя, видно, маловато.
– Не порол меня папенька, – едва не хныкал детина лет двадцати. – Любил он меня.
– А надо бы, – с воодушевлением заметил Аристов, – нужно было бы спускать с тебя порты до колен при малейшей провинности да лупить прутьями по княжеской заднице. Может быть, голова поумнее была бы, – беспокойно вышагивал по просторному кабинету Григорий Васильевич. – Каторга живо из тебя человека сделала бы. Там неразумного не словами лечат, а хлыстом. Привяжут к лавочке и выпорют как следует. Иной каторжанин после таких нравоучений кровью исходит. Похрипит с недельку кровавыми пузырями, а там его и на погост относят.
– Ваше сиятельство, да за что же такое наказание, да разве бы я посмел?..
– Ты уже посмел, голубчик. И место твое на каторге. Разве я тебе не говорил в прошлый раз, что если еще ко мне попадешь, так я тебя этапом на Сахалин отправлю?
– Говорили, ваше сиятельство.
– Ну вот видишь, любезнейший, а свои слова я стараюсь сдерживать. В противном случае что будут говорить про меня в Москве? Дескать, Григорий Васильевич плут, каких еще божий свет не видывал, и даже вора наказать неспособен.
– Помилуйте, Христа ради, ваше сиятельство. Бес попутал! Даже сам не знаю, как и произошло, – обливался жарким потом юноша.
– Бес, говоришь? – в