Многие менестрели тайком – да и в открытую – завидовали ему, десятки пытались повторить его музыку. Пробирались тайком на выступления альт Грегора, слушали, напрягая память, делали пометки на обрывках пергамента, упражнялись до одури, воспроизводя последовательность звуков. И все тщетно… Второй раз мелодия Ланса на слушателей не действовала. Да и сам он не повторялся никогда, исполняя музыкальную пьесу всегда один раз – первый, он же последний. Всегда экспромт, всегда импровизация.
Пели, сливая голоса, скрипки. Звенели струны цистры, дробной россыпью цокотал ксилофон. Рыдала, надрываясь, свирель.
Струйки пота стекали меж лопаток менестреля. Пальцы дрожали, ребра вздымались и опадали, словно у каторжника в каменоломнях. Настоящему художнику магия музыки не дается легко. Это ремесленники и подмастерья способны ублажать народ в балаганах и на рыночных площадях, даже не вспотев. Для творцов музыка – тяжкий труд, требующий полной самоотдачи. Ведь известны случаи, когда менестрели умирали, надорвавшись, прямо на выступлении. Ланс им завидовал: они умерли счастливыми.
Наконец менестрель сильным движением кистей – аж хрустнули запястья – вздыбил мелодию, словно горячего скакуна. И оборвал…
В гробовой тишине Ланс альт Грегор упал на одно колено, всем весом налегая на шпагу, будто на трость. Со стороны выглядело красиво – исполнитель благодарит слушателей за внимание и правителя за оказанную честь. На самом деле он просто не мог держаться на ногах.
Зал еще молчал. Молчал мгновение, другое… А потом взорвался радостными возгласами, писком восторженных женщин, звоном шпор о гранитные плиты.
Ланс не поднимал головы, вцепившись в оплетенную кожаным ремешком рукоять, как утопающий в брошенную ему веревку. Так уж повелось, старинный клинок впитывал восхищение толпы, возвращая владельцу жизненную силу и истраченную магию. Еще немного, и он сможет стоять на ногах, шутить, танцевать, обмениваться колкостями и принимать благодарности.
Дворяне Аркайла безумствовали. Их ликование не знало границ, разливаясь широким, бурным потоком. Ланс купался в нем, подобно лососю, поднимающемуся на нерест в верховья реки.
Но рано или поздно люди уставали славить менестреля, сколь великолепно бы он ни играл. Так было сто и двести лет назад, так будет через триста лет.
Альт Грегор выпрямился. Еще раз поклонился герцогу, теперь уже внимательно рассматривая правителя. Глаза старика блестели – добрый знак. Выступление удалось на славу,