Надо ли писать о том, что в «туалет» он всё же сходил, но только – в кровать.
Наутро
Утром бабушка, широко улыбаясь, ласково спрашивает Андрюшу:
– Ну как спалось? Не боялся?!
Внучонок лежит молча, тараща на бабулю глазёнки. Ему хочется вскочить и напподать ей ногой в живот с такой силой, чтобы он лопнул.
– Уходи, – зло выкрикивает малыш. – Ты – мучительница. – Баба Шура, сообразив в чём дело, лезет под кровать и заглядывает в горшок. Он пустой.
– Паразит, ты снова нассал в кровать! – сердится она. – Так знай: ни я, ни тётя Маша не будем стирать тебе простынь – так и будешь спать мокрым, обоссанец. – Мальчуган от слов переходит к делу: выскакивает из-под одеяла и с силой пинает бабушку ногой в живот.
– Я уйду от тебя! Уйду от тебя! – орёт он сквозь слёзы. – И не буду пережёвывать тебе еду. С голоду помрёшь без зубов. Так и знай! – Старуха замахивается на внука, чтобы залепить ему затрещину, как вдруг открывается дверь и на пороге появляется взволнованная тётя Маша.
– Тёть Шур, Славка приехал. Скоро будет у нас. Пошёл к Лильке. – Бабушка замирает на секунду, словно заснув. Очнувшись, испуганным свистящим шёпотом умоляюще просит:
– Ой, Машенька, ставь скорее варить манку – дитёнок неумытый, неодетый и голодный к тому же. Да рубашечку Андрюше приготовь чистенькую, _– кричит она вслед квартирантке, убегающей выполнять распоряжения.
Завтрак
Мальчик сидит за столом и кушает. Точнее, делает вид, что ест. Рядом возвышается сердитая старуха – баба Шура. Она зорко следит за тем, чтобы манная каша попадала по назначению – в рот ребёнку. Но ложка очень тяжелая, каша невкусная, подгоревшая, с противными комочками. И Андрюша, лениво ворочая ложкой в тарелке, украдкой поглядывает на бабушку.
– Ешь, – говорит она строго, – а то шкелет какой. Батька придёт, будет мне тогда старой.
– Не-хо-чу, – раздаётся по слогам привычное уже для бабушкиного слуха слово. Мальчик продолжает спокойно, с невозмутимым видом елозить ложкой в тарелке.
– Паразит, – возмущается рассерженная бабка. Быстро подскакивает, что удивительно для её преклонного возраста, цепко хватает ребёнка за худенькие плечи и начинает трясти. Белобрысая головёнка его болтается на тонюсенькой, как у цыплёнка, шейке, раскачиваясь из стороны в сторону. Видимо, таким образом, бабуся надеялась выбить из него всю дурь, которой, по её мнению, он напичкан с головы до ног.
Очки, и так еле-еле державшиеся на маленьком