– Ты немедленно пойдешь со мной, – она схватила меня за локоть, а Леха аккуратно придержал за второй. Я уставилась на мужчину, этот мерзавец учтиво заметил:
– Зачем так реагировать? В конце концов, мы встречаемся не первый месяц.
Я пыталась понять, почему он так со мной поступает? Матушка тем временем, не выдержав и забыв, видимо, о том, что она православная христианка, залепила мне пощечину, добавив несколько ругательных слов. Я, в отличие от нее, вспомнила православные устои, потому со смирением подставила вторую щеку. Это, кажется, только усугубило ситуацию. Мама вырвала меня из рук Лехи, который несильно противился и даже подпихнул меня в ее сторону. Вскоре я была дома, заперта в комнате. Лежала на кровати и злилась. По большей части на Леху. Ведь он видел, что происходит, и вместо того чтобы подыграть, все испортил. И сделал это специально. Я силилась понять причину, ведь все было так хорошо. В конце концов, пришла к выводу, что надоела ему, и он просто воспользовался ситуацией.
– Вот поганец, – шипела я, прохаживаясь по комнате.
К ночи стало только хуже: мама заявила, что не видит другого выхода, как отправить меня к тетке под Смоленск. Я ужаснулась: тетка была еще более набожной, чем мать, жила и работала при женском монастыре. Очевидно, матушка решила, что мирская жизнь мне не по плечу, и спасение я могу обрести, только укрывшись за монастырскими стенами. Протестовать я не стала, наоборот, смиренно приняла решение, в тайне надеясь, что мать отойдет и смягчит наказание. Однако прошло десять дней, а лучше не стало: с теткой было все оговорено, билеты на автобус куплены, а я, сидя под домашним арестом, должна была собирать вещи, чтобы через два дня отбыть в заточение. По счастью (ну это так мама говорила), никто о моем позоре не узнал, так что был шанс не запятнать честь нашей семьи, главное, поскорее от меня избавиться. Папа, как ни странно, принял мою сторону, пытаясь доказать маме, что оступиться может каждый, и что спасать меня надо не гнетом, а любовью, как и начертано в известной книге. Но она забыла обо всех книгах, потому что переубедить ее не было никакой возможности. Стало очевидно, что жизни моей конец: все мечты и цели так и останутся нереализованными. И ладно бы я не знала, как это – жить иначе, но нет, мне придется умирать за высокими стенами и вспоминать миг счастья. Связаться с Лехой не было возможности, телефон были изъят.
А потом я поняла, что не смогу смириться с такой несправедливостью. Вся натура взыграла во мне, и голос внутри стал нашептывать, набирая силу, о том, что никто не вправе распоряжаться чужой жизнью, что я взрослый человек, сама себе хозяйка, что я смогу выжить, и плевать на то, кто что обо мне подумает. Да если родная мать готова похоронить дочь в монастыре против ее воли, на что она вообще нужна? Дошла я до самых ужасных мыслей, а когда вскочила из постели, часы показывали полночь.
Стараясь не шуметь, я принялась связывать концы простыней, взятых из шкафа. Благо, мы жили на третьем этаже, внизу росла раскидистая вишня, а решимости