И осталась мама одна в чужой квартире… В бомбоубежище ходить не стала – слишком это было утомительно. Решила: что будет, то будет! А квартирка, где её приютили, была в ста метрах от роддома Грауэрмана – вот и объяснение моего места рождения.
Вот и вся интрига…
И на 16-й день после начала войны в этом московском роддоме появился на белый свет мальчишка длиной 50 см и весом 5 кг. Нормальный, крепкий мальчик… О нём нужно было заботиться, и это несколько отвлекало от мучительных мыслей…
А впереди была ещё вся война… И её предстояло пережить.
В это трудно поверить, но в момент моего рождения папа тоже был в Москве. Причём где-то в центре, недалеко от роддома… Но он и предположить не мог, что его жена в Москве – она же поехала в Ленинград… И ей в голову не могло прийти, что он не только выбрался из пекла, но и добрался до Москвы…
Отправив маму автобусом на Шяуляй, папа поспешил в Наркомзем. Весь вечер и всю ночь, как мне рассказывала мама (папа не любил вспоминать прошлое…), он жёг какие-то секретные документы. Какие документы папа жёг, не знаю – могу только предположить… Каковы функции органов землеустройства? Учёт и распределение земель, составление карт, выделение территорий под промышленные предприятия, сельхозугодия, военные городки, базы, полигоны, всевозможные склады, дороги и т. п. Видимо, все эти карты и сопутствующая документация считались секретными и подлежали уничтожению, тем более что у нас в СССР была не просто устойчивая, а почти маниакальная страсть к всевозможному засекречиванию…
Вот интересная иллюстрация к этим моим словам. Те мои старшие друзья, кто воевал, вспоминали, что точнее всего наша территория была показана на немецких военных картах, напечатанных ещё до войны (основательно немцы готовились к ней!). И наши полевые командиры в годы войны предпочитали своим, советским картам более точные, немецкие. Но даже когда война закончилась, у нас в стране продолжали засекречивать свои некачественные, неточные устаревшие карты… Таким вот образом наши спец. органы поддерживали свою значимость и занятость.
Какие-то документы, по словам мамы, «сверхсекретные», он спрятал на себе, с тем чтобы доставить их в Москву… Рисковал? Несомненно. Но, зная его почти фанатичную обязательность и исполнительность, меня это не удивляет…
Из Каунаса он ушел пешком под утро 23 июня, когда из города уходили наши части, но немцев еще не было. Недели две, пешком и на попутках, добирался до Москвы. Как питался, где спал – ничего не знаю… Но в Наркомземе СССР, как позже он рассказал маме, никто и «спасибо» не сказал. Приняли документы так, как будто они никому не были нужны.
А может, и впрямь были не нужны, по большому счету? А про себя могли ещё