Войти в гарнизон и вот так, молча, разбрестись у казарм – нет, это было бы свыше сил для Гладковского. И раздался насмешливый, совсем не вечерний, вскрик:
– Запевала, песню!
Запевала молчал.
Настигая головной взвод, Гладковский метался в поисках решения. Взводные обещали запевале жестокие кары. Запевала, сволочь, молчал. Но тут хрипловатый басок Васи Дементьева заговорил речитативом:
Как родная меня мать
Провожала,
Как тут вся моя семья
Набежала…
И тотчас, обгоняя Василия, отозвался звонкий голос запевалы. Рота подтянулась, взводные надели фуражки. Чеканя шаг, вступила рота в гарнизон.
Явившись сейчас на зов капитана, Дементьев тихо признался:
– Маманя хворает, домой зовет. Да и пора. А то ей молока никто не принесет, мамане…
– Летом отпущу, – пообещал Гладковский, – но чур, в отпуск с Ниной приеду к тебе. Всю жизнь мечтал Владивосток посмотреть.
Разномастные глаза Дементьева вспыхнули, как перламутр:
– Ох, порыбалим, товарищ капитан, покупаемся! За виноградом в тайгу сходим!
– Сходим… Ты город больше любишь или Седанку свою?
– Город-то что – теперь все города похожи друг на друга.
– Не-е, не согласен, – Гладковский прикрыл глаза и качнулся в полузабытьи, припомнив мираж после полудня.
– Так и Владивосток! – вскричал Дементьев. – На Голубинке классом сойдемся – а простору-то! Неба-то! Свободы!
– А вы, Пасканов, что любите, жалеете? – неожиданно обратился Гладковский к Пасканову.
– Я… я люблю атомный реактор, – отвечал Пасканов.
– А вы, Мяличкин?
– Мы с Подкорытовым работали недолго на автозаводе. Мы уважаем поточную линию, без эмоций.
– А песню «Дальневосточная, опора прочная» откуда знаете?
– К концерту готовимся. По приказанию лейтенанта Штырева.
– Не нравится, песня-то?
– Архаичная, – сказал Пасканов.
– Я давно хотел спросить, товарищ капитан… Вы ведь пушки любите, семидесятишестимиллиметровые? А миномет – любите? Вы ж военный… – спрашивал Дементьев.
– Военный, верно, – задумчиво признался Гладковский и посмотрел на Дементьева. «Вот за что я тебя люблю, Василий, – думал он, – я знаю, о чем ты спрашиваешь меня, и ты знаешь тоже».
Вслух же произнес:
– В вечер такой, золотистый и ясный, Пасканов любит атомный реактор, а Мяличкин с Подкорытовым – поточную линию. Законная любовь. Не сужу ее. А Дементьев любит Седанку и Голубинку.
– А вы-то, вы? – деликатно напомнил Дементьев, помогая капитану.
Гладковский молчал. Зная, как надо ответить сержанту, чтобы не раздосадовать его, Гладковский внезапно понял, что нельзя на миру признаться в любви к сирой и малой родине, и он