счел за благо умолчать. «В чем секрет?» – спросил Ильвес. «Какой секрет?» – удивился Шерир. «Когда вы бросали кости, всегда выпадали «шесть» и «пять». Когда я бросал те же самые кости…» – «Доска, – пояснил Шерир. – Все дело в доске, а не в костях. А как тебе удалось…» – «Виртупрессура», – ответил инспектор. «Понятно», – сказал Шерир, хотя ничего не понял. «Мы не умрем», – снова промолвил Ильвес. «Нет, не умрем, – согласился Шерир, хотя прекрасно понимал, к чему идет дело. – А если и умрем, то все равно не умрем никогда. Хочешь помолиться?» – «Не очень, – невнятно откликнулся Ильвес. – Но я хочу, чтобы вы объяснили мне: я действительно слышу этот стук или мне мерещится?» – «Конечно, мерещится», – немедленно сказал Шерир. И тут же услышал. Это был даже не стук – упругие, тихие и в то же время тяжкие толчки, словно великан бьет пухлым кулаком в неохватную подушку. Что такое могло твориться на его тральщике, знакомом, родном, изученном вдоль, поперек и крест-накрест, Шерир и вообразить не мог. «Системы регенерируют, – солгал он. – Скоро будет светло. И свежий воздух». Все едино, никто не спросит с него за эту ложь спустя короткое время. Кроме Того, кто милосерднее всех милосердных. Но тот простит. «Светло… – бормотал угасающим голосом Ильвес. – Хорошо, что есть свет…» Шерир зачем-то потрепал его по ноге: все равно инспектор ничего не ощущал. «Ты все же ухитрился покинуть мой корабль раньше меня, белобрысый. Бросил меня здесь одного. И мое путешествие будет очень долгим. Мне понадобится много сил, чтобы закончить его достойно, как подобает мужчине…» Он повернулся лицом к слабому отблеску из коридора. «Все же, мне хочется знать, кто там стучит в моем доме…» Пропихнул неважно повинующееся тело в узкую щель перегороженного сорвавшейся крышкой люка. Вывалился в коридор. Проход был круто завален набок, всюду шуршали, хрустели и порхали в спертом, пахнущем окалиной воздухе обломки технической керамики. Сделав неловкое движение, Шерир вдруг оторвался от поверхности и завис между стен. Системы ориентации и внутренней гравитации, разумеется, не функционировали. Это лишь позабавило его. Невесомость всегда была ему в радость. Тихонько смеясь, Шерир растопырил конечности и, словно несуразный и неловкий паук, двинулся в направлении источника звука. Нога не болела, кости не ныли, все было прекрасно. Очень скоро он уперся в какое-то препятствие, которое с легкостью уступило его усилиям. Дверь гальюна, вывороченная напрочь. Впотьмах что-то шипело и булькало, и лучше было не знать, что именно, да и вообще туда не соваться… Разумеется, экзометрия не содрогнулась, как померещилось было Шериру, она от взрыва торпеды даже не чихнула и ухом не повела, ей все эти выплески дурной энергии – даже не булавочный укол, поглотила и не встрепенулась… но вернула все, что осталось непоглощенным, и сильнее всего перепало носовой части тральщика, потому что за дверью гальюна, то есть в хвостовой части, было намного просторнее, никаких смятых переборок, никаких лоскутов рваного металла, здесь были целые стены
