– Вот, есть хурма, обезьяньи серьги, нуговые ягоды…
– Бери хурму. Итак, посадим мы ее с хурмой, ты, Лиза, встанешь у нее за спиной и скажешь молитву призыва. Записывай: О великий, светозарный, неботрясущий, грозный, вечно почитаемый нами господин наш Учок, – с непередаваемым отвращением диктует Ирлик. – Долгая тебе лета, красное тебе солнце, белая тебе вода, жирная тебе земля. Лиза, не пропускай «тебе», а то он не поймет. Так, хорошо, дальше пиши: Неразумные и несчастные почитатели твои, мы нижайше молим тебя своим присутствием наше скудное обиталище осенить.
– А разве не надо говорить «несчастные рабы»? – снова встревает Алтонгирел.
– Ты духовник, тебе надо, – поясняет Ирлик. – А она свободная женщина. Так, что там дальше… Да отверзнутся небесные врата, дабы смог луч солнца обратиться дорогой, по которой лежит твой путь в наши… ну, скажем, дикие леса. Мы же в лесу будем призывать, правильно?
Я вообще не помню, когда последний раз что-то писала от руки, почерк у меня корявый, а скорость маленькая, строчу, высунув язык, едва успеваю. На счастье, Ирлик делает паузу.
– Слушай, а почему так сложно? – не выдерживаю я, переводя дух. – Это правила вежливости какие-то?
– Да нет, говорю же, он по-человечески не понимает, – поясняет Ирлик. – Ты привыкай, таких, как он, большинство, это я… как это называется? Вольнодум. За что меня и не любят, собственно. Ладно, пиши дальше, еще много.
Я исписываю полтетрадки формулами приветствия и благопожеланиями, когда Ирлик вдруг останавливается и делает глубокий вздох, обдавая нас с Алтошей горячим медовым дыханием.
– А теперь самое веселое, – предупреждает он, сверкая зубами. – Поскольку гобелена у тебя с собой нет, то придется прочитать формулы преподнесения, а они на древнем языке.
– Так я ж его не знаю… – обалдеваю я.
– Вот потому я и говорю, что самое веселое, – поясняет Ирлик. Волосы у него распущены и затеняют лицо, так что хорошо видно только блеск глаз и зубов в кровожадной улыбке, и мне становится не по себе. – Я продиктую по буквам, а ты уж записывай как хочешь. Слушай.
Дальше он производит последовательность звуков, часть из которых напрочь отсутствует в современном муданжском.
– Погоди-погоди, – прерываю я. – Я не понимаю, какими буквами это записывается.
– Какими хочешь, лишь бы прочитать смогла. Слушай еще раз.
Со второго раза я вывожу три строчки – муданжским, всеобщим и родным алфавитом вперемежку.
– Я это не прочту, – говорю в ужасе, глядя на бессмысленные значки.
– Прочтешь, куда денешься, – успокаивает Ирлик. – Может, не с первого раза, но прочтешь.
– Ага, а Учок будет стоять и ждать.
– Будет, а что ему останется, – ухмыляется Ирлик. – Если уж ты его вызовешь, то он не сможет уйти, пока не отпустишь.
– Может, мне заранее потренироваться? – с опаской спрашиваю я. Не нравится мне идея, что какой-то бог