Он был одет для работы, в джинсы и красную тенниску с логотипом компании Харлоу на груди слева. В любом виде Коннор всегда напоминал мне океан. Его голубые глаза поблескивали так, словно он слишком долго щурился на солнце. На ладонях остался налет от соленой воды. Кожа загорела вдвое сильнее, чем у кого бы то ни было – за время пребывания в море, где получаешь двойную порцию солнца: одну сверху, другую – отраженную от воды. За летние месяцы его каштановые волосы выцветали прядями, выбиваясь из-под кепки. Он всегда был худым, скорее жилистым, чем сильным, и черты его лица заострились уже к тому времени, как мы перешли в старшие классы.
– Что ты здесь делаешь? – спросила я.
Он ответил не сразу – просто стоял между мной и входной дверью, разглядывая меня. Я знала, что он видит: строгие брюки, элегантные туфли и блузка без рукавов превратили меня в другого человека с иной ролью. А может, все дело было в том, что я застыла как вкопанная, не зная, как быть дальше, словно что-то скрывала. В голове звучали давние вопросы детектива: «А что насчет Коннора Харлоу? Вы заметили, в каком состоянии он был прошлым вечером?»
Коннор нахмурился, словно догадался, о чем я думаю.
– Извини, – сказал он. – Дверь была открыта. Я видел твою машину возле мини-отеля, когда приехал с доставкой. Мистер Силва рассказал мне, что стряслось. Здесь все в порядке? – Он обвел взглядом нижний этаж.
– Все в целости.
– Молодняк?
Я нерешительно кивнула, но не была в этом уверена; мне казалось, мы убеждаем в чем-то самих себя. Если бы не только что найденный телефон, объяснение казалось бы самым логичным. Слишком хорошо знакомым нам, всем живущим здесь. В несезон мы сталкивались с проблемой молодежи. С проблемой наркотиков. С проблемой скуки. С неизбежной, экзистенциальной проблемой. Мы были готовы на все, чтобы скоротать здешнюю зиму. И если зимняя проблема переросла в летнюю, значит, со временем она усугубилась.
В мертвый сезон все мы заглядывали в чужие дома. Из любопытства, скуки, в стремлении искушать судьбу. Из желания посмотреть, насколько далеко мы сможем зайти и многое ли нам сойдет с рук.
Мы с Коннором знали все это так же хорошо, как и остальные. Однажды давным-давно зимой мы с ним и с Фейт стояли возле дома Ломанов: с плеч Коннора я забралась на балкон второго этажа, чтобы проникнуть в дом через окно большой спальни, которое забыли запереть. Мы ничего оттуда не взяли. Нам просто было любопытно. Фейт открыла холодильник, морозильник, шкафчики в ванной, ящики письменного стола – все пустые, – ее пальцы оставили следы на каждой поверхности, мимо которой она проходила. Коннор блуждал по комнатам пустующего дома, ни к чему не прикасаясь, но словно закладывая увиденное в память.
А я застряла в гостиной, застыв перед снимком на стене над диваном. Уставившись на семью на этом снимке. Мать и дочь – белокурые и тонкие, отец и сын – волосы заметно темнее, одинаковые глаза. Ладонь на плече