– Может, тебе дать подушку?
– Что? Зачем?
– Ну… как… по обычной американской практике… мысленно оденешь ее в противный сердцу образ и… в клочья?
– Макс, я же люблю его.
– Но он же…
– И что? Знаешь, сердцу… ему наплевать на идиотские зрительные образы…
– Маш, а ты ангел.
– В смысле?
– Просто ты как из книжки… такая идеальная…
– Макс, нам уже пора ехать, а то опоздаем…
– Надо такси вызвать.
– Давай.
– Маш, а пока мы ждем, можно вопрос?
– Только несложный…
– С каких пор ты стала бояться трудностей?
– Я бы подколола… Но не буду. Ты мне слишком друг, чтобы при тебе носить маски…Так о чем ты хотел спросить?
– Да так, ни о чем…
Слишком сладкая искренность голоса так и не позволила мне задать свой уже много лет одинокий на искренность вопрос: «Маш, а ты когда-нибудь думала о нас в романтическом направлении?»…
Невероятным масштабом роскоши возвышался грандиозный силуэт нового заведения ночной жизни Москвы.
– Макс, – теплая рука проскользнула по моим коленкам.
– Да? – я перехватил теплую какой-то детской тревогой ладошку.
– Серж..
– Машуль. Ты сбрендила?
– Да нет… Серж… Сам посмотри, возле клуба стоит…
– Твою дивизию…
– Чего?
– Да нет… ничего… пойдешь, поговоришь с ним?
– Конечно…Ты подождешь в клубе? Просто я ведь не прощу себе, если сейчас не сделаю этого…
– Да, без проблем…
Мой силуэт слился с темнотой клубной арки с громким названием «Апокалипсис4В».
Больше блог не обновлялся.
Полина Волкова
Пряный душистый вечер. Распахнутый оконный проем веет свежим дуновением легкого апрельского ветерка. Воздушной музыкой греют уши теплые песни птиц и радостные крики соседских детей, играюче перебрасывающих мяч друг другу в какой-то непонятной, пожалуй, даже им самим траектории. И кажется, нет ничего на свете прекраснее, чем окружающий мир со всем его многообразием красок, запахов и вечеров, так безмятежно паривших легких облачком гармонии. И думается, будто жизнь в своем рисунке воплощает все оттенки, которыми только может отливать счастье… Если бы не одно НО… Пластиковая форточка была наглухо заперта, и вместо приветливого ветерка в нее нагло ломился суровый сибирский апрельский ветер, по своей силе ничуть не уступающий февральской буре, поэтому мечты о нежном дуновении счастья оставались лишь заоблачными фантазиями. И даже во время проветривания минуты душевной феерии никак не могли дать себе волю зацвести звонкоголосыми детьми, ибо мой оконный проем если и доносил до меня детские разговоры, то никакой эстетики я от них не испытывала. Окна мои выходили на задний двор какого-то смутного учебного заведения и единственные диалоги, которые мне «ласкали» слух по вечерам, были губительные маты и разъяренные перепалки то ли учеников этого самого забытого Богом заведения, то ли местных бомжей, то ли вовсе