«Она какая-то не такая, – заскреб над ухом ненавистный голос. – Она и твоя дочь. Кстати…»
Да, кстати…
Он не без труда поднялся со стула и побрел в спальню.
Там, в детской.
Тогда, глядя на дочь, которая оторвалась от книжки и внимательно смотрела на него, он был готов поклясться, что смотрит на ту самую девочку из подземного перехода.
Этой ночью Ирина впервые за долгие годы легла спать отдельно. До этого нечто подобное было только однажды, после какой-то глупой ссоры. Что же произошло сейчас?!
Она просто легла почитать в гостиной, а когда Владимир, заждавшись, вышел, чтобы позвать ее, то с изумлением обнаружил, что Ирина давно спит, укрывшись одеялом до самого носа. Кровать была приготовлена ко сну.
Он вернулся в спальню.
(она изменилась)
«Может, это с тобой что-то не так?» – холодно полюбопытствовал внутренний голос.
– Я в порядке, – прошептал Владимир. – Я в полном порядке. Я просто хочу, чтобы у нас в семье все было хорошо.
Сон не шел. Ему было непривычно одному в этой кровати, которая вдруг стала такой громоздкой и неуютной.
Нужно пойти к Ирине. Разбудить и сказать, чтобы шла спать сюда.
Владимир спустил ноги вниз, нащупывая ступнями тапки. Он чувствовал себя идиотом, путаясь в догадках, почему такая мысль не пришла ему раньше, еще когда он увидел жену спящей.
Кузнецов уже намеревался осуществить задуманное, как с улицы донесся звук, заставивший его похолодеть. Едва слышное звяканье цепей. Словно кто-то, скованный кандалами, медленно приближался к их дому.
«Это не кандалы, – пронеслось в голове у мужчины. – Это качели, мать их».
Взад… Вперед… Вверх… Вниз…
Коленки задрожали, и ноги моментально превратились в бескостные рыхлые отростки.
– Я не пойду туда, – глухо проговорил он. – Я лягу спать и накроюсь одеялом.
«Только вряд ли это поможет», – ворвался в мозг голос из сна. Вилка и стекло, прекрасное сочетание. Скрип-скрип.
Владимир потащился к окну и, облизнув пересохшие губы, отодвинул шторы.
Она была там. Голубая бабочка на качелях. Ее искусственные крылышки излучали фосфорно-зеленоватое свечение и, как показалось Владимиру, слегка шевелились, будто девочка действительно намеревалась подняться ввысь.
«Она собирается взять разгон».
– Убирайся, – процедил сквозь зубы Владимир. – Убирайся, сука. Тебя нет. Ты умерла.
Девочка засмеялась, и ее некогда голубые глаза неожиданно вспыхнули двумя яркими рубинами, будто бы в ее глазницы были вдавлены потухшие угольки и ночной ветерок вдохнул в них новую жизнь.
Из-за облаков мертвенно-бледной монетой выглянула луна, осветив детскую площадку, и Владимир зажал рукой рот, чтобы не закричать. На качелях сидел труп. Детское платьице болталось на